Юрий Шестера - Бизерта

— Спасибо на добром слове, дорогая, — усмехнулся Степан Петрович. — Я же ведь специально подбирал на свой миноносец офицеров именно по этому критерию.

— Не заводись, Степа! — примирительно сказала Ольга Павловна. — В экипаже твоего миноносца действительно были достойные офицеры. Но ты, как мне помнится, хотел что-то сказать о письме инженера-механика?

— Извини, Оля, но во мне, видимо, гипертрофически развито чувство собственника, — рассмеялся тот, — если так реагирую только об одном упоминании тобой нашего общего знакомого, да к тому же еще и моего подчиненного, — иронически заметил он, на что та лишь снисходительно улыбнулась. — А Николай Кириллович пишет о том, что уже освоился в песчаной пустыне на юге Туниса.

— А как же его семья? — ужаснулась та.

— К счастью, он холост. А ты что, не знала об этом или уже забыла? — осуждающе вскинулся он, подозрительно глянув на супругу.

— Тебе, Степа, явно не идет роль Отелло, — укоризненно сказала Ольга Павловна, — а мне бы, признаюсь, очень не хотелось оказаться на месте Дездемоны, тем более что я не имею привычки ронять свои платочки. Да к тому же еще и со своими вензелями, — уже откровенно рассмеялась она.

Тот же обнял ее:

— Поступок мавра, конечно, отвратителен, но с точки зрения уязвленного мужского самолюбия вполне оправдан. — Ольга Павловна инстинктивно отшатнулась, с явным беспокойством глянув на него. — Но я же, как ты, конечно, знаешь, ничуть не страдаю комплексом этого несчастного ревнивца, — успокоил он ее.

— Почему же это «несчастного»?

— Да потому что я-то всего-навсего нормальный ревнивец, — рассмеялся Степан Петрович, довольный своим каламбуром.

Ольга Павловна только покачала головой, услышав столь озадачившее ее «чистосердечное» признание самого близкого ей человека, не считая, разумеется, детей и родителей.

— Тем не менее, несомненно, что Шекспир очень даже хорошо знал то, о чем писал. В рамках морали того времени, разумеется, — уточнил тот и, считая этот «профилактический» вопрос исчерпанным, вернулся к прерванному разговору: — И как мне представляется, Николай Кириллович еще не скоро обзаведется семьей.

— Почему, Степа? Ведь он же далеко уже не мальчик.

— Потому, Оля, — назидательным тоном пояснил он, — что мужчина, правильнее сказать, уважающий себя мужчина заводит семью только тогда, когда будет уверен, что сможет обеспечить ее как минимум безбедное существование. А до тех пор должен удовлетворять свои физиологические потребности любыми другими доступными для него возможностями.

— Борделями, что ли? — с вызовом спросила та, уязвленно глянув на супруга.

— Почему же только борделями? — непонимающе посмотрел он на нее. — Я же, кажется, сказал «любыми другими доступными для него возможностями», — и хохотнул: — Ведь мы же с тобой, кстати, еще задолго до венчания довольно успешно удовлетворяли наши эти самые физиологические потребности.

Ольга Павловна смущенно улыбнулась:

— Так ведь это же, Степа, по любви… — А затем уже чуть слышно уточнила: — Да еще, какой любви!

— А я ведь и имел в виду это как один из возможных вариантов, — улыбнулся и он, а затем, считая эту тему исчерпанной, продолжил: — Именно поэтому Николай Кириллович, разумеется с моей точки зрения, пока и не должен будет торопиться с женитьбой.

Ольга Павловна задумалась.

— А как скоро, по-твоему, он сможет сделать это?

— Я, поверь мне, не оракул, хотя Николай Кириллович и благодарит меня в своем письме за то, что я по его же просьбе списал его с корабля.

— Это почему же? — искренне удивилась та. — Ведь офицеры, как правило, дорожат службой на эскадре.

— Ты права, Оля. Просто ему по знакомству, разумеется, подвернулась вакантная должность геодезиста.

— Геодезиста?! — удивленно воскликнула Ольга Павловна. — Но ведь он же имеет образование инженера-механика, а это, как мне кажется, довольно разные специальности. Или я не права?

— Права, конечно, права, Оля. В связи с этим я вспомнил один поучительный случай из моего детства. — Та же с видимым интересом глянула на него, радуясь возможности узнать еще одну «тайну» его жизни. — Однажды, когда я еще до поступления в Морской корпус учился в третьем классе гимназии, отец как-то поинтересовался моими успехами по арифметике. И, узнав о том, что по этому предмету я имею довольно посредственные знания, был крайне удивлен. Когда же я объяснил ему, что упустил, мол, несколько правил, которые, дескать, и не позволяют мне успешно усваивать дальнейший материал, он, как сейчас помню, назидательным тоном сказал: «Если зайца сечь, он будет спички зажигать!» Этот урок отца я запомнил на всю жизнь. А мораль его проста: хочешь чего-то добиться в жизни — проявляй упорство. Вот, собственно, и весь ответ на твой вопрос.

— Да, Степа, правильно говорят, что жизнь прожить — не поле перейти… Человек ко всему может приспособиться, чтобы выжить. Но ведь одного выживания для человека мало! — горячо воскликнула она.

— Согласен с тобой. А вот попробуй заманить пряником этих обездоленных людей, добровольно покинувших свое Отечество, назад, в большевистский «рай»!

— Ты, как всегда, прав, Степа. Свобода для человека дороже всяческих материальных благ.

Тот задумчиво посмотрел на нее:

— Это, к сожалению, не всегда так. Ведь из любого правила всегда бывают исключения. И именно поэтому некоторые готовы пожертвовать своей свободой ради приобретения, как ты сказала, «всяческих материальных благ», — презрительно усмехнулся он, а затем заметил: — Однако зачастую дело бывает не только в этих самых «благах».

— Так в чем же тогда еще? — недоуменно спросила Ольга Павловна.

— В удовлетворении амбиций. А это, заметь, для уязвленного самолюбия жаждущих власти и признания мнимых заслуг отдельных людей — великая движущая сила. И теперь представь себе, что двадцатисемилетний младший офицер, то есть помощник командира роты, переметнувшись к большевикам, как по мановению волшебной палочки становится командующим армией, а затем и фронтом. Каково?!

— Не может быть! — неуверенно заметила та.

Степан Петрович снисходительно усмехнулся ее наивности:

— Очень даже может быть, Оля. Я имею в виду Михаила Тухачевского, между прочим, дворянина. Хотя, — усмехнулся он, — и вождь большевиков Ленин тоже был дворянином, что, между прочим, не мешало ему с помощью верного Дзержинского* беспощадно уничтожать представителей дворянского сословия как враждебный делу коммунизма класс. А сколько было еще подобных ему перебежчиков? Думаю, что не так уж и мало. Хотя ради справедливости должен отметить, что большинство офицеров русской армии, так называемых военных специалистов, по определению большевиков, были просто мобилизованы ими, когда Троцкий*, будучи председателем Реввоенсовета Советской республики, решился наконец-то использовать их знания и опыт для усиления Красной армии, потерпевшей ряд серьезных поражений на фронтах Гражданской войны. Но, разумеется, под неусыпным контролем комиссаров-большевиков.