Дарья Плещеева - Операция «Аврора»

— Когда он исчез?

— Да позавчера еще…

— Врешь, паскуда!

— Ну, вчерась, кажись… — Распутин всхлипнул очень натурально. — Хороший паренек, понятливый…

— Ты что несешь, гад?! — взорвался Голицын. — Минаков — кадровый офицер! Какой он тебе «паренек»?!

— Виноват, полковник, не серчай… — заегозил Гришка. — Ну, не знаю я, куды он подался. Симонович сказывал, твой поручик до начальства собирался — невмоготу ему стало рядом со святым человеком находиться…

— Это ты, что ли, святой?!

— А кто знаить, може и я!..

Голицын сгреб Распутина за грудки, встряхнул, подержал несколько секунд, потом выдохнул со свистом, оттолкнул «старца» и произнес деревянным голосом:

— Если с Минаковым что случилось, убью… А пока второй вопрос: зачем ты хотел убить градоначальника Драчевского?

— Градоначальника? — очень натурально удивился Гришка. — Да боже упаси! Пошто он мне сдался? Ништо я варнак какой? Он сам по себе, я сам…

— Повторяю вопрос, — Голицын перешел почти на шепот, — зачем ты велел убить Даниила Васильевича Драчевского?

— Да не я это! — взвизгнул, бледнея, Распутин и вцепился себе в бороду. — Не я-а-а! — завыл он и начал раскачиваться из стороны в сторону. Потом вдруг упал на колени и стукнулся лбом об пол.

— А ну встань, мерзавец! — гаркнул неожиданно в полный голос Андрей, и Гришка торопливо вскочил. — Если не ты, то кто отдал такой приказ? Учти, господа эсеры тебя уже сдали. Так что мне нет никакого резона искать другого виноватого. Тебя и укатаю!..

— Не я это, полковник! — снова запричитал Гришка, хлюпая носом.

— Я пока еще подполковник… Продолжай.

— Это все Сашка-гаденыш!..

— Какой еще Сашка?!

— Сашка Петр…

— Шапиро?! — не выдержал присутствовавший при допросе Верещагин.

— Он самый… Я говорил ему, пошто Васильича обидеть хочешь? Чево он тебе не угодил?.. — Распутин теперь говорил взахлеб, словно опасаясь, что его прервут, не дослушают или неправильно поймут. — А Сашка-то, он же чумной, хасид — одно слово!

Верещагин невольно улыбнулся.

— Шапиро точно из хасидской семьи, — сказал он Голицыну, — но это люди безобидные и восторженные, поют и пляшут. Как оттуда мог фанатик произойти — непонятно. А Шапиро — как раз фанатик…

— Идейный, мать его перетак!.. — выкрикнул Распутин.

— Вот именно! — рявкнул Голицын и грохнул кулаком по столу. — Ври да не завирайся, гад! Шапиро — идейный анархист. Он никогда не работал ни с эсерами, ни с кадетами.

— A-а, вот таперича и заработал, — быстро возразил Распутин, потирая, видимо, вспотевшие руки. — Я сам слышал его разговор по телефону. Он с самим Некрасовым стакнулся, да!..

— При чем тут Некрасов?! Он же — кадет, а твои головорезы — эсеры!

— Не мои они, Сашкины!.. И не эсеры, а самые настоящие кадеты.

— Но мальчишка назвался социалистом-революционером!..

— Какой такой мальчишка?.. A-а, это который с Феликсом приходил?.. — Гришка меленько засмеялся. — Так он действительно щенок ишшо! Ему что ни скажи, всему верит.

— Задурили, значит, парню голову и — как порося на заклание отправили бомбу кидать? — снова рассвирепел Голицын.

— Да не я это! — немедленно возопил Гришка. — Сашка Шапиро его надоумил!.. А приказал, видать, Некрасов.

— Значит так, «святой засранец», — раздельно сказал Андрей. — Пока свободен. Но ты меня знаешь: поймаю Шапиро и проверю твои слова. Не думаю, что идейный хасид будет выгораживать твою продажную шкуру. Ну и если наврал, пеняй на себя! Пшел вон!..

Распутин подхватился из кабинета так, будто за ним гнались черти.

— Зря мы его отпустили, Андрей Николаевич, — покачал головой Верещагин. — Он определенно чего-то недоговаривает.

— Думаю, насчет Шапиро он не соврал — слишком рискованно. А вот каким боком здесь замешан господин Некрасов, следует очень тщательно проверить. И если мои подозрения оправдаются и выяснится, что кадеты и господа масоны вышли на «тропу войны» против государя императора и связались с британской секретной разведывательной службой, то помоги нам Господь одолеть всю эту свору!..

— Так что, объявляем в розыск?

— Да. Шапиро пусть ищет полиция, а мы займемся кадетами и масонами.

Москва праздновала Пасху. Все сорок сороков церквей были переполнены, колокольный звон не прекращался ни на минуту. Для человека непривычного Пасхальная седмица в Москве — всегда тяжкое испытание. А для человека, занятого серьезным делом, — тем более.

Это обыватель в Светлую седмицу, разговевшись, ходит в гости, дарит и получает в подарок пасхальные яички, предается радостному застолью. А каково стенографисту, который, сидя на чердаке в специально оборудованном логове, половины слов через слуховую трубу не может разобрать?

Давыдов нервничал. Он знал, что сразу после праздника на квартире Балавинского состоится важное совещание. Он тщательно готовился к своевременному налету на эту квартиру, потому и тратил время на болтовню с Гольдовским, и пытался докопаться, что за сети плетутся в гостиной провидицы Ефросиньи, и читал донесения стенографистов, вылавливая в стопках расшифровок где фразу, где две. По мере возможности ему помогал Нарсежак, но Федор страх как не любил бумажной работы. Он мечтал опять уйти недели на две в поиск, как на японской войне, залезть к Ефросинье через дымовую трубу, выкрасть консула Ходжсона и устроить какую-нибудь бешеную погоню — уже все равно, за кем.

Но во всей этой суете Давыдов не забывал еще один, важный для себя вопрос: как извлечь Элис из больницы?

Если она сама не может оттуда выйти — значит, оказалась в странных и, возможно, опасных обстоятельствах. Она не уехала из России, а ведь ее должны были вывезти!

Доктор Маргулис — лицо, близкое к масонам. Его явно попросили приютить потерявшую память девицу, и он не отказал. Но больница стала для Элис тюрьмой — как оттуда скрыться человеку, не имеющему документов, одежды и даже обуви? Куда этому человеку пойти? А что, если ее там охраняет какой-нибудь неприметный санитар, вроде Бондарчука? Очень легко спрятать под широким халатом не то, что револьвер — автомат Федорова!

Врать Давыдов не любил. Очень не любил — считал это недостойным. Но другого выхода не видел. И потому направился к Кошко с очередной просьбой.

— Вы сами знаете, Аркадий Францевич, людей у меня немного, — прямо сказал он. — Кого-то прислала СОВА, кого-то оставил мне господин Максимов. А тут такое дело: получено донесение, что на территории Старо-Екатерининской больницы прячется бомбист. И как бы там, в больничных лабораториях, не устроили очередной цех по изготовлению бомб…

— И очень даже удобно, — пробормотал Кошко. — Я вам больше скажу: если там бомбиста и не поймают, то наверняка найдут кого-нибудь, за кем полиция уже давно охотится. Хорошее место, чтобы отсидеться. Думаете, мало докторов, которые состоят на службе у мазуриков и тайно врачуют огнестрельные раны? А ведь про такие раны нужно доносить в полицию. Однако наша интеллигенция гордо презирает доносы. Тут еще до меня был случай: обокрали одного такого доктора. Потом оказалось — пациент стал наводчиком. Сперва наш чудак бинтовал раны беглому каторжнику, борцу с кровавым царским режимом, а потом борец сделал слепки с ключей. Такой вот водевиль…