Дарья Плещеева - Операция «Аврора»

— Значит, я могу на вас рассчитывать?

— Пожалуй, да. Это будет несложно. Не Хитровка, чай, особой конспирации не потребуется. Так что, вы у меня забираете Никишина?

— Забираю, Аркадий Францевич. У нас от него больше пользы будет. Он ведь очень неглупый и надежный человек.

И в ответ на вопросительный взгляд Давыдов твердо добавил:

— Я о нем позабочусь.

Денис вернулся домой, а там его уже ждал Нарсежак.

— Ну, слава те, Господи, день и час назначен, — сказал он, протягивая очередную стопку расшифровок. — Так что, можно забирать наших пролетариев с чердака?

— Нет. Пусть сидят там до последнего. — Давыдов нашел подчеркнутые строчки и хмыкнул: — Ну, у меня еще целых пять дней… Вы достали то, что я просил?

— Вот. — Нарсежак показал на две черные картонные коробки. — У нас «совята» снимают камерой «Атом», но эта вроде бы меньше. Хотя и старше. Ее придумал Ги Сигрист более десяти лет назад. Вам надо поупражняться. А пяти дней может не хватить, тем более что других дел по горло.

Всем своим видом Нарсежак показывал: этих новомодных технических игрушек не одобряет.

— Тут, я полагаю, камера, а это что? — спросил Давыдов про большую коробку.

— Походная лаборатория для проявки целлулоидной пленки. Метод называется «мокрый коллодий». Отпечаток делается на стекле, но возможно с той же пленки сделать карточку и на бумаге. Только не вздумайте сами смешивать реактивы! — предупредил Нарсежак. — Тут знаток нужен.

— Никишин наверняка знает московских фотографов. Скажу, чтобы сегодня же нашел мне преподавателя. И, Федор, думаю, что через день-другой вы отведете душеньку. Нам предстоит штурм Старо-Екатерининской больницы!

— В конном строю?! — обрадовался Нарсежак.

— В общем, одевайтесь хоть дворником, попавшим под водовозку, — улыбнулся в ответ Денис, — хоть беременной монашкой, и ступайте туда изучать ходы и выходы.

— Есть одеваться! — браво отрапортовал Нарсежак и рассмеялся. Такая задача была ему по душе.

Получив деньги на маскарад, он исчез, а Давыдов открыл коробку и попытался освоить книжечку с инструкцией. Но, как шутили в кадетском корпусе, смотрел в книгу и видел фигу. На уме было совсем другое.

Элис…

Вдруг его осенило: нельзя же выводить женщину на улицу в одной рубашке! А времени на поиски теплой одежды не будет. Как же быть?

У Давыдова случались романы, он умел дарить женщинам цветы и украшения, порой довольно дорогие. Но одежду?

При одной мысли, что придется идти в лавку и просить у молоденькой продавщицы кружевные батистовые панталончики, показывая размер руками, у него мурашки по спине побежали.

Но вскоре в голову пришла умная мысль.

У Никишина и мать, и сестры довольно высокие, как и Элис. Можно было бы попросить старую шубку, юбки какие-нибудь, а также валенки — у Элис явно не будет времени шнуровать модные ботиночки. Опять же, дамы соберут узелок со всем необходимым на первых порах, а дальше посмотрим.

Никишин выполнял задание — следил за домом Балавинского. Когда его сменили, он пришел узнать насчет других поручений. Давыдов с облегчением отправил его домой за дамскими одежками, а сам стал изучать камеру, сфотографировав для начала собственное жилище и видного в окошко дворника с лопатой. И очень жалел, что не может сразу посмотреть на плоды трудов своих.

Задребезжал дверной звонок. Денис пошел отворять и увидел на пороге Анюту с большим узлом и корзиной.

— Царь небесный, как же это вы…

— На извозчике, Денис Николаевич, это лошадь везла, а не я! — весело ответила девушка. — И братец сказал, что у вас нет телефониста. Давайте, я пока поработаю!

Действительно, человека, который бы сидел у аппарата, принимал сообщения и записывал их, недоставало. Но Давыдов ни словом не обмолвился про это Никишину!

— Телефонист у нас скоро будет, — строго сказал он. — Премного благодарен, Анна Петровна…

— Ну, так пока его нет, я у аппарата посижу?

Стало ясно, что так просто от девицы не отделаешься.

Решив, что до операции «Штурм больницы» время еще есть, Давыдов сказал:

— Хорошо, сегодня оставайтесь. Я схожу по делам и часа через два вернусь.

Главным было наловчиться, как можно незаметнее, пользоваться фотокамерой среди людей. И привыкнуть носить ее на себе под одеждой, что немаловажно.

Денис подумал и отправился в «Эрмитаж». Там можно было заснять людей, одно присутствие которых в аршине друг от друга уже многое говорило контрразведчику.

Гераська усадил его в углу зала, откуда был хороший обзор, и поставил перед ним на стол вазу с белой сиренью — в «Эрмитаже» на такие вещи не скупились. Из-за вазы Давыдов разглядывал зал и всякого, кто хоть малость смахивал на иностранца, снимал, пока не кончилась пленка, рассчитанная на двенадцать кадров.

Когда Денис вернулся, Анюта бойко доложила: телефонировал мужчина, назвался купцом Бабушинским, просил к нему в контору приехать и адрес оставил.

Давыдов полагал, что контора Бабушинского — нечто среднее между оранжереей, зверинцем и ярмарочным балаганом. И жестоко ошибся. Купец сидел за столом в обычном коричневом пиджаке и с карандашом в руках изучал накладные. В соседней комнате стрекотали арифмометры, трещали бухгалтерские счеты и деловито переговаривались клерки. В книжном шкафу Давыдов увидел «Свод законов Российской Империи» и много других серьезных книг.

— Сам все проверяю, — объяснил Бабушинский. — Так покойный батя приучил. Сам товар отбираю, сам за погрузкой и разгрузкой слежу… Садитесь вон туда, за столик, Денис Николаевич. Я, вас ожидая, парнишку в трактир за обедом послал. Когда серьезные дела — и сам тут ем, и служащие мои тут питаются. Дешевле платить парнишке, чем в горячую пору людей на полтора часа отпускать. Вы не стесняйтесь, трактир — мой, готовят чисто. А вот случится хорошая сделка, тогда — к «Тестову», есть кулебяку в двенадцать ярусов!

Купеческий обед был прост: в одном судке горячие наваристые щи, в другом — гречневая каша, в третьем — котлеты. И когда подняли крышки, а комната наполнилась ароматом, Давыдов сообразил, что голоден.

— И брюхо сыто, и скоро, и вкусно! — с удовольствием заметил Бабушинский. — Ну, так вот, о нашем деле. Я съездил к провидице. Наплел ей мех и торбу всякой дребедени, выслушал в ответ воз околесицы, и вот что я скажу. Мы, купцы, пошалить любим, это — да, не отнимешь. Но мы — глазастые. И ушки у нас на макушке. Так что могу засвидетельствовать: кто-то у нее там живет.

— Любовник, поди?..

— Не один. Знаете, как в деревнях невест выбирают? Зажиточному мужику нужна такая, что считать умеет. И вот выпускают кур на двор, эти куры ходят, скачут, одна взлетит, другая побежит, а ты, девка, их быстренько сочти. Смех и грех… Так вот, мы, как та девка, должны все видеть и быстро считать. У провидицы в сенях мужской обувки — человек на пять, не меньше. На подоконнике в гостиной пепельница забыта, с окурками. Не дамские пахитоски — настоящие «дукатовские», крымские, дорогие, а не тот мусор, что теперь всюду продается. А сама Ефросинья не курит. В кресле меж подушками — мужской носовой платок заткнут…