Альберто Васкес-Фигероа - Сьенфуэгос

— А что может случиться? — спросил явно обеспокоенный канарец. — Ты что-то знаешь?

— Ничего я не знаю, — уклончиво ответила девушка. — Но может случиться что угодно. Очень много чего может случиться.

В начале октября новая эскадра его превосходительства адмирала Христофора Колумба, вице-короля Индий, бросила якорь в Сан-Себастьяне на острове Гомера, и почти сразу же Луис де Торрес нанес визит виконтессе де Тегисе, которая приняла его в главном зале «Ла Касоны», пользуясь тем, что ее муж отправился на соседний остров Тенерифе помогать отряду испанцев, попавшему в окружение к людям неуловимого Менсея из Тагананы.

Окинув орлиным взором молодую немку, королевский толмач с первой минуты был покорен ее красотой и нежностью. Стоило ему увидеть эту необыкновенную женщину, сразу понял причину столь продолжительной тоски юного Сьенфуэгоса, ничего не желавшего в этой жизни с той же страстью, как вернуться на родину.

— Расскажите мне о нем, — таковы были первые слова Ингрид Грасс, едва она узнала, кто он такой, и какая дружба связывает Луиса с ее любимым. — Столько времени прошло! Вот уже больше года, как я его не видела.

— Когда я с ним расстался, он выглядел просто великолепно, — ответил Луис. — Стал еще сильнее и выше ростом, чем был, когда сел на корабль, море и приключения явно пошли ему на пользу. Этот парень... — он слегка задумался, подбирая нужное слово. — Нет, мужчина, и поистине великолепный.

Ингрид пристально посмотрела на него — и вдруг улыбнулась, больше глазами, чем губами.

— Полагаю, вы удивлены, что дама моего возраста и положения может испытывать столь сильные чувства к человеку, с которым ее так многое разделяет. Тем не менее, я вас не обманываю и хочу, чтобы вы сразу поняли — я готова отдать все на свете, даже жизнь, лишь бы его найти. Мне ничего не нужно: ни денег, ни титула, ни положения в обществе; все это ничего не значит по сравнению с надеждой увидеть его снова...

— Если я чем-то могу вам помочь... — со всей возможной любезностью ответил собеседник, без сомнения, окончательно покоренный такой глубиной ее чувств. — Я обещал Сьенфуэгосу, что сделаю все возможное.

Виконтесса на минуту вышла в соседнюю комнату и тут же вернулась, неся в руках маленькую шкатулку, которую поставила на стол.

— Это все, что у меня есть, — сказала она. — Эти украшения — единственное, что действительно принадлежит мне, потому что они достались мне в наследство от матери. Все остальное принадлежит моему мужу, а я ничего не хочу у него брать, — с этими словами она открыла шкатулку, предоставив гостю исследовать ее содержимое. — Я буду вам признательна, если вы воспользуетесь этими вещами, чтобы добыть мне место на борту одного из кораблей, а также приобретете все необходимое, что может понадобиться для новой жизни за морем.

— Я считаю это совершенно неразумным решением, сеньора, — последовал честный ответ. — Большинство пассажиров этих кораблей — военные, авантюристы самого низкого пошиба, и нищие мужланы, ослепленные блеском мифического золота. Подобный сброд — отнюдь не самая подходящая компания для порядочной дамы.

— Меня уже нельзя считать порядочной дамой, — просто ответила она. — Я перестала ею быть полтора года назад.

— Не лучше ли будет, если я отправлюсь туда и привезу его к вам? — спросил дон Луис. — Через пять или шесть месяцев вы могли бы встретиться в каком-нибудь укромном месте.

— Слишком долго ждать! — покачала головой Ингрид. — С тех пор как я увидела корабли и узнала, куда они идут, каждый час разлуки кажется мне бесконечно долгим, — она протянула руку и коснулась руки Луиса де Торреса. — Прошу вас! — взмолилась она. — Помогите мне сесть на корабль.

— Но это же просто безумие.

— Разве вы не видите, что я сошла с ума? — покачала головой немка. — Да, я сумасшедшая, но все же не слепая. И знаю, что здесь, в Европе, у нашей любви нет и никогда не будет будущего: слишком многое нас разделяет. Единственная надежда — там, в непостижимом Новом Свете, полном таких невиданных чудес, что союз двух столь разных людей не покажется невозможным.

Королевский толмач долго не сводил проницательных глаз с прекрасного и ясного лица, хотя вид у Ингрид был отсутствующий, словно ее мысли витали где-то очень далеко.

— Слишком много невероятных вещей мне довелось увидеть в последнее время, — произнес он наконец. — От горестного изгнания целого народа, приговоренного к вечным скитаниям, до открытия сказочных земель и невиданных племен, живущих на другой стороне величайшего из океанов. Но ничто — повторяю, ничто на свете! — не сравнится с силой вашей любви, — убежденно кивнул Луис. — Положитесь на меня, сеньора. Ничто не доставит мне большей радости, чем возможность препроводить вас в объятия Сьенфуэгоса.

— Когда отплывают корабли?

— Это знает лишь адмирал. Но я полагаю, это произойдет двенадцатого октября. Именно в этот день мы впервые ступили на остров Гуанахани, и я не удивлюсь, если он выберет именно эту знаменательную дату для начала нового путешествия.

— В таком случае, нельзя терять времени.

— Разумеется, — ответил Луис. — Но вы не волнуйтесь, я поговорю с мастером Хуаном де ла Косой, он тоже весьма ценит Сьенфуэгоса. Сейчас он командует одним из кораблей. Уверен, он не откажется нам помочь.

Уже собираясь уходить, он обернулся:

— Я буду держать вас в курсе.

Ингрид указала ему на стоящую на столе шкатулку.

— Не забудьте это! — попросила она. — Думаю, вам от нее будет больше проку.

Вне всяких сомнений, Луис де Торрес хорошо знал свое дело, а потому вместо того, чтобы продать драгоценности на острове, как поступил бы на его месте любой другой, предложил их в качестве заклада одному из ростовщиков, находившихся на борту. Это был еврей с Майорки по имени Фонсека, работавший на самого всемогущего Сантангела, банкира, чьими услугами пользовались короли и сам адмирал.

Часть полученных за украшения денег Луис потратил на покупку семян, уток, кур, кроликов, а также пяти молоденьких свинок, уже супоросых. Предусмотрительный толмач не сомневался, что большинству поселенцев, отбывших из Кадиса в бредовой надежде, что, едва прибыв в Новый Свет, они будут купаться в золоте, в действительности придется пахать землю и пасти скот. Ведь ему, как никому другому, было известно, что ослепившая мечтателей картина сказочных богатств, нарисованная Колумбом, не имеет ничего общего с действительностью — адмирал именно для того и рисовал эту картину, чтобы вдохновить энтузиастов отправиться за океан.

Оживление, вызванное прибытием необычайно большой эскадры, какие никогда прежде не появлялись в канарских водах, и активные поиски боеприпасов, людей и оружия, не могли не привлечь внимания тех, кто в это время сражался с последними гуанчами на Тенерифе, и едва до капитана Леона де Луны дошло известие, что корабли Колумба вернулись на Гомеру, он тут же поспешил вернуться в «Ла Касону».