Иван Дроздов - Баронесса Настя

Завершающий полёт инструктор обыкновенно выполнял не торопясь, с удовольствием, и на маршруте на десять — пятнадцать минут задерживался. Любил «свернуть с дороги», поглядеть на сверкающее в лучах солнца Каспийское море, на золотые пляжи Махачкалы.

В зеркало оглядывал вторую кабину, — Воронцов или Пивень возвышались над козырьком и над пулемётом, а этот… — качал головой и улыбался, — ровно подросток, — едва шлем виднелся. «Вот ведь… — думал о Пряхине, — вроде бы и ростом не мал, а и взрослым не назовёшь».

— Бомбы подвешены? — спросил инструктор.

— Есть, товарищ лейтенант! Подвешены.

— Бомбодержатель в порядке?

— Есть, товарищ лейтенант. В порядке.

«Есть да есть, — думал инструктор. — Как попугай. Не то, что Воронцов. Тот, пока его не мутит, весел, отпустит шутку, красное словцо…»

Лейтенант, сделавшись серьёзным, рассудил: «И всё же — дотошный, это уже неплохо, и болтанки не боится, притрётся парень к небу, оперится…»

Шли с набором высоты. По характерному звону, упругому гулу Чудайкин безошибочно судил о степени напряжения всех частей двигателя. Самолёт шёл ровно, чуть покачиваясь на восходящих потоках воздуха. Над пашнями потоки усиливались, самолёт словно бы подхватывали и несли к верхним перистым облакам могучие руки.

Чудайкин любил незримую силу воздушной стихии, он закрывал глаза и чувствовал себя птицей, парящей в неохватном синем океане.

Посматривал в зеркало, где отражалась задняя кабина Пряхин приподнял голову, оглядывал землю, окружающее пространство. Чудайкин показал рукой под левое крыло. Курсант бойко ответил:

— Пролетаем станицу Червлёная.

Инструктор показал в правую сторону.

Курсант чеканил:

— Гудермес. Город и узловая железнодорожная станция.

И уже по своей инициативе показал инструктору стоявший на вершине холма одинокий полуразрушенный храм:

— Мечеть Хал — Алым, памятник четырнадцатого века.

Говорит бойко, уверенно, в карту не заглядывает. И расстояния между ориентирами, и поворотные пункты — сыплет как из мешка. «А я такой памяти не имею», — думает Чудайкин, посматривая в зеркало на курсанта, и перестаёт экзаменовать, а запрокидывает голову и оглядывает перистые облака, парящие высоко в небе и сулящие ясный жаркий день, каковых здесь, на Северном Кавказе, предостаточно.

Курсант разворачивает самолёт. Докладывает:

— Курс сто девяносто!

Под ними небольшой аул. Слева по курсу и далеко впереди показалась ровная, как стол, поляна. Там полигон. А через минуту неясно угадывались очертания большого и малого круга.

— Разворот на боевой!.. — докладывает курсант. И заводит машину на цель.

Лейтенант доволен. «Заморыш, а поди ж ты… какая власть в голосе! — идут стороной мысли, а глаза зорко следят за стрелкой компаса и высотомера, — И скорость выдерживает заданную».

Впереди чётко рисуются круги — большой, малый… И в центре малого круга крест, и даже столбик в перекрестье курсант видит. И видит, как столбик плывёт под нос самолёта, пропадает в дымчатом круге пропеллера…

— Так держать! — спокойно, размеренно командует сам себе курсант. И тут машина вздрагивает… Это бомба, оторвавшись от замка, начинает свой полёт к цели. Пряхин кладёт самолёт на крыло, описывает дугу над целью. Смотрят на землю. И видят, как летит бомба, уменьшаясь в размерах. Вначале кажется, что бомбу сбросили рано, она ляжет с большим недолётом, но потом видят её над кругом — вначале над большим, потом чёрной точкой она несётся к малому… И тут пропадает, словно растаяла. Секунда, другая… — взрыв! В самом центре пересечения усов, — в самом–самом. Дым от взрыва отнесло ветерком, и лейтенант, и курсант видят на месте взрыва пятно с неясными очертаниями. Пытаются разглядеть столбик, обозначающий центр полигона, — его не видно. «Неужели в столбик?» — думает лейтенант. А курсант уже выполняет очередной манёвр. Сбрасывает и вторую, и третью. Вторая попала в большой круг, а третья снова легла близко к перекрестью.

— Молодец! — крикнул инструктор в переговорное устройство. — Хорошо отбомбил!

Хотел сказать: «столбик разбили», но нет, конечно, в столбик ещё никто не попадал. А если бы такое случилось, фамилию курсанта выбили бы золотом на мраморной доске и поместили бы эту доску на видном месте — в память о снайперском попадании. Таков был приказ первого начальника авиашколы.

«Ну, Пряхин! Снайпер!..» — качал головой инструктор, поглядывая в зеркало на курсанта, который, как и следует пилоту, зорко оглядывал небо, землю, докладывал:

— Слева — самолёт. Наш. Пошёл на полигон…

И через пять–десять секунд:

— УТИ‑2… — Справа по курсу — станция Шалт — Махал, до поворотного пункта две минуты полёта.

— А слетаем на море! — кричит инструктор. — Ну! Курс на Махачкалу!

Пряхин слышал, что Чудайкин в награду за отличные действия курсанта в воздухе иногда разрешает слетать к морю. Ему такое счастье не выпадало.

Вдали, на горизонте курсант уж различал синюю полосу… Она все резче обозначалась и вот уже ясно чеканилась на земле, плавно выгибаясь и теряясь в синей дымке воздуха, и сверкая россыпью отражённых солнечных лучей.

Высотомер показывал 1500, скорость — 260, стрелки подрагивали, но держались ровно. Хорошо бы, конечно, заложить разворот, пойти на снижение, а то ещё и в пике, но нет, по учебному плану у них полёт по горизонтали.

Под крылом море… Далеко вперёд метнулась ослепительная россыпь солнечных бликов, в глазах рябит… Гребни волн пенятся, — вода словно закипает. И нет конца морю. И кажется Пряхину — самолёт валится в зелёную бездну…

До боли в пальцах сжимает ручку управления… Шарик горизонта на нуле, — самолёт идёт в заданном режиме.

— Левый разворот! — командует инструктор. И касается пальцами ручки. Вдруг не справится! Но нет, машина и на развороте идёт уверенно.

«Вышли на сушу». Справа показалось большое селение. Пряхин взглянул на карту. И мысленно провел линию до ближайшего ПП — поворотного пункта. Доложил инструктору. И тот, покачав головой, сказал: «Молодец, — ну, штурман!.. И лётчик из тебя выйдет хороший, и штурман».

До самого КПМ — конечного пункта маршрута, Пряхин выполнял две роли — штурмана и пилота. И нигде не выбился из режима.

На аэродроме к обеду все уже знали о результатах бомбометания, не сообщили сведений с полигона только об одном курсанте — Пряхине. «Странно, — думали командиры, — что же там случилось?»

Спрашивали у Чудайкина: бомбы сбросили?.. Чудайкин отвечал: «Все три бомбы в кругу. А одна… вроде бы в самый центр угодила».

Звонили на полигон. Оттуда отвечали: «Послали комиссию. Выяснит — доложим».

«Комиссия? Что за чертовщина?.. Случались, конечно, и раньше всякие неясности, но чтобы создавать комиссию? Новость какая–то!»