Иван Дроздов - Подземный меридиан

— А вы тоже из Степнянска? — спросила она Самарина, будучи уверена, что он не из Степнянска, а из какого–нибудь другого города, что, разумеется, для нее тоже интересно. К ней через стол наклонился Каиров и, наливая вина, ответил за Самарина:

— Мы с Андреем Ильичом живем в соседних домах и работаем в одном институте. Он мой помощник.

Самарин хотел возразить, но Каиров ему кивнул, и Андрей склонился над тарелкой. Зина же сделала безразличный вид, но втайне обрадовалась этому неожиданному обстоятельству. Андрей нравился ей как мужчина, и она бы хотела с ним развлечься. Она уже в первые минуты беседы строила на этот счет планы и хотела только знать, долго ли он пробудет в Москве, и ждала момент, когда удобнее спросить об этом. В Москве она никого не знала, и ей было скучно. Само провидение посылало ей этого могучего, немножко диковатого, но в общем славного и даже красивого парня. Она с удовольствием пила вино, ела икру, говорила с Каировым. На Самарина Зина лишь изредка поглядывала, но при каждом взгляде чувствовала, как влажным блеском загораются её глаза, щеки наливаются румянцем, тело проникается той едва заметной трепетной дрожью, которая в соединении с вином бывает у нее от близости нравящихся ей молодых, красивых мужчин.

Как и всегда с ней бывало в подобных обстоятельствах, она сейчас не могла и не хотела вести деловую, прицельную беседу, ждала удобного случая закончить игру в третьего лишнего, но случай не приходил, и она неожиданно встала, раскланялась с Каировым, поблагодарила его за угощение и приятный вечер. Затем Зина решительно повернулась к Самарину, сказала:

— Прошу вас, проводите меня.

Они шли в самый конец коридора, и здесь, у двери крайнего номера, Зина остановилась, подала ключ Самарину. Андрей не хотел идти с ней в номер, но Зина, открыв дверь, пригласила его войти. Включила ночную лампочку над изголовьем кровати, открыла дверь балкона. Молодые люди вышли на балкон.

И как раз в этот момент на балконе своего номера появился с самаринской кинокамерой Каиров. Он сделал несколько кадров залитой огнями улицы Горького и тут увидел Андрея и Зину. Они стояли рядом, но отсюда казалось, что молодые люди обнимаются. Каирову пришла мысль: «Не запечатлеть ли этот эпизод на всякий случай? Авось пригодится!» И он, спрятавшись за квадратную колонну, сделал несколько кадров. Потом быстро убрался в номер, вытащил из аппарата пленку и спрятал в портфель. Через несколько минут в номер вошел Самарин. Каиров вскинул на него удивленные глаза.

— Ты же был у Зины!

— Да, я был у нее. Отказался пить чай, ушел.

— Эхма!.. Вот она, молодость! Прекрасная девушка готова заключить его в объятия, а он отшвыривает красоту, уходит. — Потом сказал: — Устал я нынче. Давай, Андрюха, спать. — И Каиров смачно зевнул, потянулся…

За два дня до отъезда из Москвы Каиров сказал Самарину:

— Вечером поедем в телестудию. Нас будут показывать, — сказал спокойно, будто речь шла о самых обыкновенных вещах.

— Нас? — удивился Андрей.

— Да, нас! Что ты смотришь на меня? Конечно, нас. А что, нас уже нельзя и показывать по телевизору?.. Я не знаю, почему ты так считаешь.

— Но по какому случаю?

— Он мне говорит! А всех тех, кого показывают каждый день, — они тоже должны иметь случай? Я был у товарища, и он захотел сделать для меня приятное, позвонил, куда надо, и там сказали: «Хорошо, прославим твоего человека». Нас покажут миллионам зрителей. Вот так и делают знаменитых людей. Один раз покажут, другой раз покажут, а третий раз не надо и показывать. Достаточно назвать имя, как люди скажут: «Этого человека мы знаем».

— Хорошо, — сказал Андрей, — я приду из института рано.

Вечером взяли такси, поехали на Шаболовку. В студию Борис Фомич вошел, как к себе домой. Миновав вестибюль, сверкающий разноцветьем синтетических плиток, Каиров устремился в глубь коридора, Отсюда вышли в зал — большой, высокий, заставленный металлическими треногами, черными аппаратами и ещё какими–то сооружениями, о назначении которых Андрей не имел понятия. Каиров долго искал глазами Арнольда Соловьева, который обещал этим вечером быть на студии. Но племянника Романа не находил.

— Где можно найти Арнольда Соловьева? — спросил Каиров у молодого парня с рыжей бородой. Тот не ответил Каирову, даже не взглянул на него, а лишь показал рукой в сторону скопления треног и черных аппаратов.

Бросив Самарину: «Ждите меня здесь», Каиров пошёл к треногам.

В зале то ярко вспыхивали, то потухали фонари. Андрей разглядел операторов — они сидели на возвышениях и прицеливали свои аппараты на небольшой столик, освещенный со всех сторон. Затем поворачивали объективы то на рояль, то на какой–то экранчик, висевший в глубине помещения. Андрей не знал, куда себя деть. Подходил к барабану с кабелем, но барабан вдруг начинал вертеться; Андрей переходил к роялю, занимал укромное место. Здесь же скоро появились другие люди, видимо, как и он с Каировым, приглашенные для какого–нибудь представления. Поодаль стояли два парня из рабочих; затем подошли две худенькие девочки в коротких, как у Зины, платьях, а вскоре к ним присоединился розовощекий священник в черной шерстяной сутане. Все с любопытством смотрели в ту сторону, где в окружении пестро одетых молодых людей стоял и о чем–то горячо рассказывал человек в черном костюме, — как позже узнал Андрей, знаменитый французский певец. О том, что он прибыл в Москву, Андрей слышал по радио. 1С певцу подходили другие люди, он галантно со всеми здоровался, низко наклонял голову, смеялся, открывая белые зубы. «Певец Парижа» волчком вертелся в кружке девушек–певиц, танцовщиц и дикторш студии, одетых ярко, на западный манер. Парижанин, загоревший на южном солнце, в черном костюме и с черными волосами, походил на грача, бившегося в силках. Он что–то говорил, смеялся, переводчики переводили и тоже смеялись, смеялись и те, кто ничего не понимал: им было весело от близости смеющихся людей.

В центре зала расставляли мебель. Среди стульев, столов и суетящихся людей Андрей увидел Бориса Фомича. Его компактная фигура маячила среди людей. И никто не знал, зачем он бегает и хлопочет. Андрей дивился его проворству, его умению в любой обстановке чувствовать себя своим человеком. Андрей улыбался и покачивал головой, видя, как шарахался из стороны в сторону Борис Фомич, как он суетно, с чувством страха и растерянности на лице ищет Арнольда Соловьева, будто от этого Соловьева зависела сейчас вся жизнь Каирова. Но вот он увидел Соловьева, кинулся к нему со всех ног и на ходу поманил Самарина.

Усаживались в спешке. Два молодых модно одетых паренька, очевидно помощники режиссера, разводили гостей по местам. В центре стола усадили французского певца, по правую руку от него — Каирова, слева от француза долго пустовал стул. Самарин направился было к нему, но помреж замахал на Андрея руками, зашикал. Придерживая стул и отстраняя Самарина, он смотрел в листок и выкрикивал: «Эммануил Любимов!.. Эммануил Любимов!..» Наконец Любимов вышел из–за какой–то занавески, занял свое место рядом с почетным гостем. Самарин, стоявший в это время позади расположившихся за столом людей, отступил назад, а налетевший вихрем на него второй помощник режиссера оттеснил его ещё дальше, к бархатной занавеси, за которой лежали опрокинутые треноги, ящики…