Роман Белоусов - Ошибка сыщика Дюпена. Том 2

С этих пор протестующие студенты собираются у Арну на улице Эколь де Медисин. В их горячих головах зреют планы заговоров, они помышляют о похищении президента, дабы предотвратить бонапартистский переворот. Однако ничего реального противопоставить ходу событий они не в состоянии. И когда 2 декабря президент Луи Бонапарт совершает переворот, когда бросают в тюрьму патриотов и вся Франция охвачена террором, Валлес вместе с Шассоном и будущим коммунаром Делеклюзом мечется по городу, тщетно пытаясь возродить дух сопротивления и организовать сражения на баррикадах.

В Нанте узнают об «уличных похождениях» блудного сына (ходят слухи, что он ранен на баррикадах) и решительно требуют возвращения. Подавленный и измученный, бунтовщик подчиняется. Отец требует разъяснений: верно ли, что его сын, как утверждалось в дошедших сюда слухах, участвовал в уличных боях? Прямой и честный ответ приводит отца в бешенство. Он решается на подлый поступок: упрятать сына в сумасшедший дом. Тем самым ликвидировать для себя угрозу потерять работу из-за сына-мятежника. Осуществить план ему помогают двое врачей. Но Валлесу удается уведомить своих друзей о постигшей его участи. Те пишут отцу послание, в котором угрожают раскрыть всю подноготную его неблаговидного поступка. Два месяца спустя Жюль выходит из больничного заключения.

С грехом пополам он принимается за свои занятия. Профессор Сорбонны, отец его товарища Артура Арну, дает ему рекомендацию, и он, наконец, получает звание бакалавра в Академии г. Пуатье. Освободившись от ненавистной опеки отца, Валлес снова в Париже. Друзья по Латинскому кварталу вовлекают его в планы убийства тирана — Наполеона III. Заговорщиков арестовывают, и Валлес получает свой первый срок — полтора месяца Мазасской тюрьмы.

Выйдя на свободу, он вынужден, чтобы прожить, служить корректором в типографии, изредка печатает небольшие статейки в газетах. Карманы его постоянно пусты, как и желудок. Бывает, что хозяева ночлежек отказывают ему в крове, и тогда он всю ночь бродит по пустынному Парижу.

В 1857 году Валлес пишет свою первую книгу— памфлет «Деньги», в которой требует «переделать мир». Талант публициста пробивает ему дорогу. Имя его становится известным. Редакторы крупнейших газет, несмотря на неприятности, которые могли навлечь на них «пахнущие порохом» статьи бунтаря, наперебой предлагают ему сотрудничать в их изданиях.

Реалистические и обличительные тенденции творчества Валлеса привлекли к нему внимание и в России. И. С. Тургенев предлагал французскому писателю сотрудничать в русском журнале «Слово» и советовал писать памфлеты.

В «Фигаро» Валлес печатает очерки (сегодня мы назвали бы их социологическими), позже объединенные в сборнике под названием «Отщепенцы». Он надеется, что книга посеет возмущение. Часто его имя появляется и в других изданиях. На страницах одних он требует полной свободы прессы, выступает против буржуазной эстетики, осмеивает псевдоискусство Второй империи, лишенное человечности и простоты, и объявляет себя сторонником «динамического реализма»; в других — публикует рецензии, да такие, что они тут же становятся манифестом недовольных; в третьих— высказывает свое мнение о творчестве современников: Бальзаке и Гонкурах, Гюго и Сент-Бёве, Бодлере и Золя. Особое внимание Валлес уделит двум художникам — Курбе и Домье, — в будущем, как и он, ставшим под знамена Коммуны.

Он приветствует новое искусство Курбе, служащее торжеству истины и справедливости. Кумир всех прогрессивно мыслящих художников, Курбе пользовался у них огромным авторитетом. Сезанн церемонно снимал шляпу всякий раз, когда в его присутствии произносили имя Курбе; Клод Моне величал его не иначе, как «гигант в жизни и бог в живописи». Все это дало Валлесу право назвать его «генералом армии художников».

Курбе был приверженцем только одного режима— режима свободы. И не случайно среди пушек коммунаров было и орудие с выгравированной надписью «Пушка Курбе» — дар художника сражающемуся Парижу.

Когда в 1878 году в швейцарском изгнании великий мастер умер, Жюль Валлес откликнулся на его смерть последней своей статьей о нем.

Близким Валлесу было и творчество Домье, «карандаш которого бьет, как и другие бьют из ружей». В статье, посвященной этому художнику, Валлес писал: «Наше поколение пережило мучительные часы, прошло по кровавым дорогам. Хорошо, что сквозь этот шум боя раздались взрывы смеха и что веселье хоть немного скрасило печаль, отомстило за поражения».

Валлес приветствовал политическую направленность рисунков Домье, умевшего острым пером или карандашным грифелем пригвоздить к бумаге пороки и лица. «Ирония рассеивается, когда дует ветер свободы, а когда ее обуздывают, становится пулей».

Летом 1867 года Валлес начинает издавать собственную газету. Называется она «Ля Рю» («Улица»). Вскоре на газету посыпались наказания. А на 34-м номере ее существование закончилось. Имя Валлеса снова вернулось на страницы других изданий. Год спустя за статью против полиции он получает месяц тюрьмы, затем — два месяца за воспоминания о 2 декабря. И еще не раз его упрячут за решетку, подальше от народа, от газетных страниц.

Однако Валлес не унимается. В 1869 году он издает одну за другой газеты «Пепль» («Народ») и «Ле Ре-фрактер» («Непокорный»), а через год новую газету «Ля Рю». Век их оказывается весьма коротким: не успев родиться, они закрываются по требованию властей. Тем временем имя Валлеса с ненавистью произносят в салонах, проклинают «певцы режима».

Наконец, настает час, когда он может открыто высказать свои мысли: весной 1871 года Валлес приступает к изданию исторической боевой газеты «Кри дю Пепль» («Глас народа») — главного печатного органа Коммуны. На ее страницах запечатлена хроника революции, ее героический порыв и пафос. И сегодня, более века спустя, этот ценный документ, распространяемый тогда в ста двадцати тысячах экземпляров, по-прежнему способен зажигать сердца. Сегодня он восстанавливает для нас картину революции день за днем. Под таким заголовком «Коммуна — день за днем» в Париже недавно вышли в одном томе все номера «Гласа народа», появившиеся с марта по конец мая 1871 года. В связи с этим французская пресса писала: «Хорошо, что вновь воскрешен исторический эпизод, замалчивавшийся или искажавшийся теми, кто хотел бы навсегда изгнать его из памяти французов».

Годы борьбы и невзгод подточили организм бывшего коммунара. Не способствовал здоровью и горький, сухой хлеб изгнания, пропитанный лишь влажным лондонским воздухом. Да и на родине, куда он вернулся в 1880 году после амнистии участникам Коммуны и почти десять лет спустя после ее поражения, его по-прежнему преследовала нужда, иссушала давняя болезнь, застарелый диабет. И все же он держался.