Исраил Ибрагимов - Тамерлан (начало пути)

Разумеется, Тимур не мог игнорировать совет кузнеца Гуляма. Сардар побывал в маленьких мастерских далеко за пределами Кеша, беседуя с тамошними мастерами… С одним — этот что–то говорит Сардару, не отрываясь от работы…; со вторым — а этот качает отрицательно головой, перед этим внимательно осмотрев стрелу…; со следующим — этот, прощаясь с Сардаром, тоже отрицательно качает головой…

Тимуру снится странный, в какой–то степени, выдержанный в сюрреалистическом духе сон. Сначала привиделся… мясник, который… почему–то размахивая саблей говорил: «Власть? Вот она! Власть! Власть!..» Тимур поворачивал голову — и перед ним откуда–то возникала знакомая «пирамида» из опаленных бараньих голов… и снова — мясник, который на этот раз держал в руках не саблю, а голову… эмира!.. А вокруг стояли… «охотники на газелей»… Тимур просыпается, видит: супружеское ложе… рядом сладко спящую Айджал… Вытирает со лба пот: слава Аллаху, что это был всего — на всего сон… Оставляет ложе и начинает лихорадочно одеваться. Просыпается встревоженная Айджал:

— Что случилось!? Куда в такую рань!?

— К твоему отцу! — бросает уже с порога Тимур.

Дворец эмира в Кеше — архитектурная предтеча в будущем замечательного тимуровского Ак — Сарая («Купол науки и морали»), который и в этом виде впечатляет. Вот Тимур идет по двору, перед ним расступается стража, он ступает вдоль галереи перед ним открывают двери в сад. Под развесистым деревом на деревянной тахте, в окружении розария и слушая пение перепелки за чашечкой чая сидит Абдаллах.

— О, сын мой, добро пожаловать на утренний чай, — приветствует Абдаллах, указывая место рядом с собой.

Тимур усаживается.

— Вы здоровы?

— О, да.

— Здорова ли Айджал?

— Конечно.

— Но на лице у вас написана тревога.

— Отец, — начинает Тимур, но Абдаллах знаком руки просит воздержаться, с умилением прислушиваясь к пению перепелки. Заточенной, как и другие птахи, в ажурные клетки напротив.

— Слышите, она приветствует утро. Вот отчего я люблю это время. Ах, как замечательно! Т–с–с!..

Абдаллах действительно полностью во власти пения перепелки.

— Сейчас ей ответит другая — слушайте…

Через какое–то мгновение откуда–то из глубины сада за розарием доносится пение другой перепелки.

— Слышите? Ах, как прекрасно! Они говорят между собой! На своем языке! Одна здесь, другая там!

Тимур согласно, но на деле маскируя раздражение, кивает головой.

— А розы мои! Знаете откуда они завезены?

— Из Самарканда? — не очень умело подыгрывает Тимур.

— Нет! Нет! Розы из Хоросана — да! Да! Из Хоросана! Предлагаю подойти к ним и вы ощутите их аромат… любви.

Абдаллах подводит к одной из пышных клумб с розами, восторженно, почти шепотом произносит:

— Ощущаете?

— Да.

— Что?

— Запах — вы правы — любви…

— А эти шипы! Не кажется вам, что они. Как доблестные воины, оберегают изящные головки любимых женщин. А теперь, сын мой, я охотно выслушаю: что заставило придти в такой ранний час? Только, пожалуйста говорите… мягче… Не спугните музыку утра…

— Я слышал, что наш высокочтимый отец отцов — да, будет милостив к нему Аллах! — собирается на охоту.

— Да, конечно. В следующем месяце, а что?… Хотя догадываюсь: Хусеин рассказывал об этой… злополучной стреле — разве не так?

— Поражаюсь вашему умению читать чужие мысли: именно об этом я хотел напомнить. И дать совет…

— Совет? Кому? Мне?

— Пусть отложит эмир охоту.

— Но это невозможно.

— Почему?

— Я знаю отца, — нюхая розу, — говорит Абдаллах, — он никогда не отступится от своего решения. И к тому же… эта стрела — бог знает что. Отец знает об этом. Ему стало смешно. Он же терпеть не может… малодушия… и к тому же, как сказано в книгах, в одну реку невозможно войти дважды.

— Это сказал, кажется, греческий мыслитель, — говорит Тимур.

— Похвально, — в это время внимание Абдаллаха захватывает пение перепелки и, немного послушав пение птахи и возвращаясь на свое место, он добавляет: — Хорошо, я попрошу отца — он тебя примет, но ты сам скажешь о своих… тревогах… а сейчас послушаем… посидим рядом…

— О, прекрасно! — едва ли не полушепотом продолжает Абдаллах, отец Хусейна и Айджал.

И снова дворец эмира Казангана. Пышный интерьер помещений в восточном стиле с охраной у дверей. Тимур подходит к дверям.

— Тысячник Тимур сын Торгая, — представляет он себя стражникам.

Тотчас двери перед ним открываются. Тимур следует через проем в следующее помещение. Однако впереди его проходит глава стражников — подает знак следующей двойке стражников, застывших у следующей двери — те открывают двери. То же происходит во время прохода его в третье помещение, четвертое и т. д. Вот — тронный (назовем так) зал эмира Казангана.

— Тысячник Тимур сын Торгая, — докладывают эмиру.

Эмир Казанган — его застаем мы у окна в стороне от трона — в приветствии поворачивает голову.

— Верно, верно: ведь ты тысячник. Ну, конечно, тысячник! — будто запамятовав, а теперь «нечаянно вспомнив» произносит Казанган. В таком возрасте и уже тысячник! Наслышан о твоих подвигах! Ну, ладно — о подвигах поговорим в следующий раз…

Тимур пытается деликатно остановить монолог эмира, но тот, заметив, что визитер собирается говорить, «неумолимо» продолжает:

— Знаю! Знаю! Ни слова — о стреле! Неужели у меня нет ничего другого, над чем следует поломать голову!? Отложить охоту!? Ты представляешь какой переполох это вызовет у людей!? Что подумают люди, если я отменю охоту! Если догадаются о причинах отмены!? Что их эмир робок? Трус? Боится выйти из своих покоев? У владельцев злых языков слепые глаза и тонкие шеи. Это хорошо, что ты, Тимур сын Торгая, понял меня с полуслова. А сейчас о другом.

— Я весь — внимание, отец, властелин необьятного Мавераннахра.

— Ты верно сказал — «необъятного Мавераннахра». Что по твоему значит Мавераннахр?

Тимур несколько озадачен.

— Что!?

— Мавераннахр — великая держава.

— Великая, но, ты прав, и необъятная — на юге, в … Кабуле… Кундузе… Хусейну удалось навести кое–какой порядок. А на севере… тут пошаливают люди твоего дядюшки — не пойму, что не хватает… Хаджи Барласу!? Все у него есть, все ему дал!.. Или… тот же Самарканд — кажется, вот он под рукой, а не обнимешь. — Печально заключает эмир Казанган, — а на востоке все это на руку монголам Туглук Тимур радуется нашим слабостям.

— Я сын Торгая, а не Хаджи Барласа. У тысячи моих воинов — тысяча сабель и тысяча щитов. Они готовы встать грудью за вас, отец! За Мавераннахр!

— Ты просил принять и я тебя принял, но не думай, что это делаю из желания выслушать советы любого. Твои тем более. Забудь о советах, которые ты мне собирался дать, а бери с собой надежных тебе людей и отправляйся в… Самарканд…