Эдвард Бульвер-Литтон - Кола ди Риенцо, последний римский трибун

— Вы не преувеличили порядок Великой Компании? — спросил рыцарь у своего нового знакомого.

— Синьор, — отвечал тот, — вы не должны судить о зерне по скорлупе. Мы едва только доехали до лагеря. Это край его, занимаемый скорей сволочью, чем солдатами. Представьте себе, что двадцать тысяч человек всякого сброда со всех городов Италии сопровождают лагерь, чтобы сражаться в случае нужды, но более для добычи и грабежа. Этот сброд вы теперь видите. Скоро вы увидите людей другого сорта.

Сердце рыцаря облилось кровью. «И Италия отдана в добычу таким людям!» — думал он.

Через несколько минут, перескочив через узкий окоп, всадники очутились в части лагеря, которая тоже была оживлена, но совершенно другим образом. Длинные ряды вооруженных людей были выстроены по обе стороны дороги, которая вела к большой палатке с голубым флагом, стоявшей на маленьком пригорке. По этой дороге вооруженные солдаты ходили взад и вперед в большом порядке, с веселым и довольным выражением на загорелых лицах. Шедшие к палатке несли узлы и тюки на плечах; возвращавшиеся оттуда, казалось, освободились от своих нош, но по временам, нетерпеливо открывая ладонь, казалось, считали и пересчитывали про себя находившие там монеты.

Рыцарь вопросительно взглянул на своего спутника.

— Эта палатка купцов, — сказал капитан, — они имеют свободный доступ в лагерь, их собственность и личность строго уважаются. Они покупают у каждого солдата часть добычи за настоящие цены, и обе стороны довольны сделкой.

— Значит, у вас соблюдается нечто вроде грубой справедливости, — сказал кавалер.

— Грубой! Diavolo! Нет в Италии города, который не был бы рад обладать такой равной справедливостью и такими беспристрастными законами. Вон там находятся палатки судей, назначенных для разбора всех проступков солдата против солдата. Направо в палатке с золотым шаром живет казначей армии. Фра Мореале не допускает никаких недоимок в уплате солдатам жалованья.

В той части, в которую они теперь въехали, все было спокойно и торжественно. Кое-когда солдат, переходивший им дорогу, молчаливо и украдкой пробирался к какой-нибудь соседней палатке и, казалось, едва обращал внимание на них.

— Вот мы перед палаткой вождя, — сказал спутник кавалера.

Украшенная пурпуром и золотом палатка Монреаля стояла несколько в стороне от других.

Люди рыцаря остались снаружи, а сам он был введен к страшному авантюристу.

Монреаль сидел во главе стола, окруженный людьми, частью военными, частью гражданскими, которых он называл своими советниками, и с которыми, по-видимому, совещался обо всех своих планах. Эти люди, взятые из разных городов, были близко знакомы с внутренними делами государств, к которым принадлежали. Они могли в подробности рассказать о силе вельмож, о богатстве купцов и о могуществе черни. И таким образом в своем лагере Монреаль председательствовал как в качестве полководца, так и в качестве государственного человека.

Совещание было в полном разгаре, когда вошел офицер и прошептал несколько слов на ухо Монреалю. Глаза вождя засверкали.

— Введи его, — сказал он поспешно. — Господа, — прибавил он, обращаясь к советникам и потирая руки, — кажется, наша птица попалась к нам в сети. Посмотрим.

В эту минуту драпировка была поднята, и рыцарь вошел.

— Как! — пробормотал Монреаль, изменившись в лице и очевидно обманутый в своих ожиданиях. — Неужели мне суждено всегда терпеть такие неудачи?

— Синьор Вальтер де Монреаль, — сказал пленник, — я еще раз у вас в гостях. В моих изменившихся чертах вы вероятно не узнаете Адриана ди Кастелло.

— Извините меня, благородный синьор, — отвечал Монреаль, вставая с большой вежливостью, — ошибка моих холопов расстроила на минуту мою память. Я рад еще раз пожать руку, которая приобрела так много лавров со времени нашего последнего свидания. Ваша слава была приятна для моего слуха. Эй! — продолжал он, хлопнув руками. — Позаботьтесь о закуске и отдыхе этого благородного кавалера и его свиты. Синьор Адриан, я сейчас приду к вам.

Адриан вышел. Монреаль, забыв о своих советниках, начал ходить по палатке скорыми шагами, потом, позвав офицера, который ввел Адриана, сказал:

— Граф Ландау все еще занимает проход?

— Да, генерал.

— Так скорей поезжай туда — засада должна оставаться там до ночи. Мы поймали не ту лисицу.

Офицер отправился и скоро после того Монреаль распустил совет. Он пошел к Адриану, которого поместили в палатке, стоявшей рядом с. его собственной.

— Синьор, — сказал Монреаль, — это правда, что мои люди получили приказ задерживать всякого на дороге во Флоренцию: я в войне с этим городом. Но я ожидал не вас, а совсем другого пленника. Нужно ли мне добавлять, что вы и ваши люди свободны?

— Я принимаю ваши слова с такой же искренностью, с какой они сказаны. Между тем, позвольте мне, не нарушая уважения к вам, сказать, что я избрал бы другой путь, если бы знал, что Великая Компания находится в этой стороне. Я слышал, что ваше оружие было направлено против Малатесты, тирана Римини.

— Да, он был моим врагом, теперь он мой данник. Он купил у нас свободу. Мы шли через Ашьяно на Сьенну. За шестнадцать тысяч флоринов мы пощадили этот город, и теперь мы висим, как громовая туча нал Флоренцией, которая осмелилась послать слабую помощь на защиту Римини.

— Я слышал, что Большая Компания в союзе с Альборносом и что ее начальник, втайне, есть воин церкви. Правда это?

— Да; Альборнос и я понимаем друг друга, — отвечал Монреаль небрежно, — тем более, что мы имеем одного общего врага, которого оба поклялись уничтожить. Это — Висконти, миланский архиепископ.

— Висконти! Самый могущественный из итальянских князей! Я знаю, что гнев церкви, который он навлек на себя, справедлив. Но я не совсем ясно вижу, к чему Монреалю добровольно вызывать этого грозного и опасного врага.

Монреаль сурово засмеялся.

— Разве вы не знаете, — сказал он, — безмерного честолюбия Висконти? Клянусь св. гробом, он именно тот враг, с которым встретиться жаждет моя душа! Ум его достоин того, чтобы бороться с умом Монреаля. Я узнал его тайные планы: гигантские планы! Одним словом, архиепископ намерен завоевать всю Италию. Это именно тот князь, успехи которого Монреаль должен остановить. Потому что именно этот князь, если позволить ему усилиться, разрушит планы и уничтожит могущество Вальтера де Монреаля.

Адриан промолчал, и в первый раз в его душе мелькнуло подозрение о действительном свойстве планов провансальца.

— Но, благородный Монреаль, — сказал он потом, — сообщите мне, если знаете, последние известия о моем родном городе. Я римлянин и постоянно думаю о Риме.