Владимир Топилин - Дочь седых белогорий

Дмитрию удалось приоткрыть обгоревшие веки пальцами, и краски нового дня ворвались в его сознание. Это значит, что потерянное зрение вновь возвращается. Поэтому у него хорошее настроение. Он не стонет, как это было вчера, крутит головой и даже ласково улыбается Ченке. Однако сидеть в седле, верхом на олене, ещё не может. Слишком свежи кроваво-мясные раны на ногах. Единственное положение, в котором он может находиться, – лежа на животе, на носилках, которые везут два крепких рогатых учага.

У Загбоя дела несколько лучше. Хотя он и не может самостоятельно передвигаться, но всё же сидит в седле оленя, едет без посторонней помощи. На ногах арамусы – ноговица, длинная меховая обувь на всю ногу, внутри которых мягкая хаикта [22] Кора жимолости, пропитанная муравьиной кислотой. . «Ноги в тепле – и душе спокойно. Муравьи, однако, боль заберут», – негромко говорит он одну из своих любимых пословиц, хлопая рукой по обуви. А о том, что его ноги выздоравливают, говорит широкая улыбка, иногда покрывающая его спокойное лицо.

Хуже всех Ченке. «Идущему впереди всегда достаются первые коряги и кочки». Так гласит пословица кочевников. На голову девушки льются потоки воды, падающие с мокрых лап деревьев. Выискивая дорогу идущему каравану, ей приходится останавливать оленя, иногда спешиваться, осматривать препятствие, переводить аргиш в поводу через ручьи, речки, прорубать пальмой в густых тальниковых зарослях очередной проход для каравана. Что из того, что отец едет сзади и подсказывает дорогу?

Вся грубая мужская работа проводника легла на её хрупкие плечики. Руки девушки немеют от взмахов секиры, большие переходы, недосыпание и забота о ближних валят ее с ног. В глазах порхают бабочки. Земля дрожит и подпрыгивает от шагов оленя. Ветви деревьев больно хлещут по лицу. Она чувствует, как от монотонных покачивающихся движений медленно, незаметно засыпает. Вот опять, проснулась от громкого голоса отца. Её олень стоит, упёршись пантами в неприступную скалу. Повод в руках натянут жилами и направляет верховое животное точно на препятствие, хотя его можно обойти стороной.

– Эко, доська! Уснула, не витишь тароги? – кричит сзади Загбой.

Ченка вздрогнула, посмотрела вокруг – действительно, перед ней преграда. Повернула повод направо, погнала оленя вверх, в гору. Сзади ходко потянулся весь караван.

Она плохо слышит команды отца, не разбирает дороги. Олень идет сам. Ветки бьют, а злые прутья жестоко царапают кожу. Промокшая лёгкая меховая парка холодит тело. Хорошо, что разгорячённая спина учага согревает снизу жаркой печкой, и от этого на её душе становится немного легче и спокойнее. Ее глаза слипаются.

– Мод-мод-мод! – старается она приободрить своего хора. Однако эти слова предназначены большей частью для себя: они бодрят и на краткое время придают сил.

На невысоком пригорке наткнулись на большую звериную тропу. Многочисленные следы лосей, в том числе и свежие, подсказали, что тропа проходная, служит таёжным гигантам для перехода из малоснежных зимних районов к болотистым летним пастбищам.

Загбой прекрасно знает о таких тропах. Хорошо выбитые в земле, они точно ведут в нужном направлении, заблаговременно обходят завалы, препятствия и тянутся порой на многие километры.

Ченка обрадованно остановилась у взбитой копытами канавы, посмотрела на отца. Загбой почти равнодушно махнул рукой налево:

– Поворачивай на юг.

Ехать по звериной тропе во много раз легче, чем по глухой тайге. Выбитая острыми копытами дорога как никогда отлично подходит для вьючного оленя. Теперь какое-то расстояние можно будет ехать спокойно, не опасаясь завалов и природных ловушек. Сохатый знает, где и как ходить. Довериться его инстинкту – значит сократить расстояние, сохранить силы, выиграть время.

Не стоит думать, что зверь в тайге – это только зверь. В своём незнании человек оценивает жителей тайги только лишь с поверхностной стороны и не видит глубины, не может осознать, что скрывается под лохматой шкурой, чем живёт душа (да, именно душа!) и плоть любого коренного обитателя тайги, начиная от серой мышки до могучего сохатого.

Даже опытный охотник не знает и не может предсказать миграционные пути соболя. Он не может объяснить, почему белка заблаговременно чувствует бескормицу и приносит только то количество бельчат, что смогут прожить в тот или иной год. Находясь от своей берлоги за сотни километров, медведь идёт на лежку так точно – «как по шнуру» – и выходит на порог своего зимнего жилища, как будто он видел лаз с первого шага, из-за далёких перевалов.

Звериные тропы – особая страница в летописи тайги. О них можно говорить много и очень долго, и всё равно не расскажешь все, что мог бы рассказать сам зверь. Только опытный глаз следопыта может оценить совершенство инстинкта и практичность животных. Можно бесконечно удивляться выбранному им направлению, точности намеченной цели и умению преодолевать препятствия. Порой кажется, что зверь смотрит на какую-то карту и заранее видит скалы, прижимы, уступы, завалы, непроходимые болотные топи или ледники.

Да, вполне возможно, что такая карта есть. И находится она в голове животного. А называется она – интуиция, природный рефлекс и, наконец, опыт. Иначе как объяснить тот факт, что молодой зверь, впервые идущий по тайге, заранее знает проход или обход того или иного препятствия?

Троп в тайге много, и все они имеют разное назначение: проходные, кормовые, водопойные, отстойные, защитные, обходные, пограничные. Ими могут пользоваться как все звери, так и кто-то один. В нашем случае мы не будем глубоко вдаваться в более точное определение таёжных маршрутов. Нас ждут наши герои, которые только что нашли одну из троп и теперь идут по ней в южном направлении.

По выбитой колее караван пошёл много быстрее. Уставшие олени, почувствовав значительное облегчение, ускорили шаг. Теперь им не надо было взбираться в гору, спотыкаться о колодины, кочки или оступаться в ямы. Вон издалека видны недавно упавшая лиственница, коварная, топкая мочажина, каменистые уступы или скользкий бугор. Идущий олень заранее видит уже очерченную многочисленными копытами опасность и аккуратно ставит свою ногу так, чтобы выдержать равновесие тела, не споткнуться, не упасть или даже вывернуть ногу. Многовековая дорога, проложенная зверьём, плавно взбирается из оврагов, спокойно стелется по прилавку, ловко оббегает топкую лужу.

Ченка рада удаче. Теперь какое-то расстояние можно отдохнуть на спине учага. Ей не надо спрыгивать на землю, искать обход или махать тяжелой пальмой. Дорога чиста. Лоси сами давно нашли обход в завалах, обломали телами сучки на деревьях и утоптали копытами застоявшуюся грязь. Девушка переключает внимание на летопись проложенной тропы. Она без труда читает чёткие, слегка подквашенные моросью дождя следы и представляет то, что здесь происходило несколько часов назад.