Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]

— Про эти богатства мне с колыбели пела песни мать, которую Дарган оставил в живых лишь потому, что она была беременна моей младшей сестрой Айсет. Мать говорила, что сокровища были несметными.

— Откуда она узнала про них?

— Обо всем ей поведал Ибрагим, вскоре Дарган его убил.

— Это новость, достойная особого внимания, дорогой Муса, если слухи подтвердятся, имам Шамиль останется тобой доволен, — выпрямился над ручьем черноусый абрек, пообещал. — Как только проверим посты, я сразу пойду к своему отряду, чтобы поддержать тебя с другой стороны станицы. Когда начнешь, подашь нам сигнал.

— Пусть будет так. Аллах акбар.

Оба абрека направились по ведущей к берегу реки тропе и быстро скрылись в зарослях кустов. Панкрат отлепился от скалы, задумчиво провел ладонью по усам. Из разговора он понял лишь одно, что один из бандитов, а именно светлоглазый чечен, был Мусой, родным братом его возлюбленной, слухи же о каких–то богатствах, привезенных отцом с войны, его не затронули, в семье об этом никто никогда не заговаривал. Впрочем, на выдумки чечны были горазды всегда. Но когда кровник отца успел вернуться в аул и снова собраться в дорогу, для него оставалось загадкой. По сведениям секретчиков с кордона на другом конце станицы, он всего два дня назад перешел Терек и затерялся на пути к Горячеводской. Наверное, абрек или воспользовался одному ему известным маршрутом, или на него работали прилежные наводчики, подробно докладывавшие о постах на дорогах по ту сторону Терека. Подождав еще немного и не уловив ничего подозрительного, Панкрат оставил укрытие, направился к ведущей в аул тропе, он решил не испытывать судьбу, а сразу, как только девушка объявится, поспешить с нею к реке по обходному пути. Казак уже вошел под сень деревьев, когда позади звонко хрустнула ветка, ее сломали будто нарочно, чтобы обратить внимание путника. Урядник замер, затем медленно повернулся на звук, из кустов за спиной выглядывал кучерявый верх папахи, все отальное было скрыто листьями. Незаметно завернув руку за спину, казак, взялся за рукоятку пистолета, оставалось камнем броситься на землю, чтобы слету попасть в хорошую мишень. Но никаких действий противник больше не предпринимал, он истуканом, скорее всего, на коленях, продолжал торчать в зарослях, словно его поразил столбняк.

— Я видел, как ты у водопада держался за руки с Айсет, — послышался ровный мальчишеский голос с характерным чеченским поцокиванием. — Она и сейчас бежит сюда, чтобы встретиться с тобой.

Панкрат не знал, как вести себя дальше, он ведал лишь одно, что ночхойские дети, как и стерегущие отары овец лохматые овчарки, беспредельно преданы своим родителям и хозяевам, верой и правдой отрабатывая перед ними свой кусок хлеба. Но мысль о том, что у мальца вряд ли будет оружие, заставила его успокоиться и повернуться к нему лицом.

— Кто ты? — как можно мягче спросил он на татарском языке.

— Я сосед сестры джигита Мусы, наши сакли стоят рядом, — паренек вышел в просвет между кустами, расставив ноги в чувяках, сложил руки на ремне, на котором висел маленький кинжал. На вид ему было лет десять–одиннадцать, — А ты казак с русского берега Терека?

— Угадал, — не стал отпираться Панкрат, поинтересовался. — А почему о наших встречах ты не рассказал старшим?

— Айсет мне нравится, если бы я проболтался, вас бы убили обоих.

Серьезность, с которой пацан проследил последствия пока не совершенного им предательства, заставила посмотреть на него с другой точки зрения, но времени на то, чтобы получше узнать по умному рассуждающего мальца, было в обрез. Панкрат переступил с ноги на ногу:

— Девушка скоро будет здесь, — сказал он. — Что ты станешь делать, если она уйдет со мной?

— Айсет уже взрослая, хотя она женщина, ей самой нужно выбирать свою судьбу, — глубокомысленно изрек отрок. — Я жил среди русских, женщинам у них проще.

— Тебе понравилось поведение ихних девок и баб?

— Не очень, в семье женщину надо держать в руках, иначе наступит бесправие, что приведет к беспорядку в доме, но выбирать свой путь и чем заниматься в жизни она должна сама.

— Кто твой отец? — поинтересовался казак.

— Он мулла, закончил медресе, совершил хадж в святыню всех правоверных Мекку.

— Сын муллы должен жить по законам корана.

— Я соблюдаю законы, но пока имею право на собственные мысли.

— Вы из какого тейпа?

— Из тейпа Даргановых, с Айсет мы дальние родственники, если бы не это, я бы вырос и взял ее в жены, — мальчик вздохнул, пошевелил пальцами на рукоятке кинжала. — Она умная, умнее всех наших женщин в ауле.

Совсем близко раздался шум листьев отпускаемой из руки ветки, кто–то торопился к скале с ручейком из нее. В стороне испуганно вскрикнул какой–то зверек, на дереве через тропу захлопала крыльями птица. Пацан подобрался, но Панкрат оставался спокойным.

— Я тоже твой родственник, — признался он.

— Ты казак, — не согласился мальчик.

— Я из казачьего рода Даргановых, — урядник понимал, что такому разумному ребенку можно довериться во всем. Если сочтет нужным — предаст, если посчитает, что взрослые поступают правильно, признания из него не вытянешь. — Слыхал о таком?

— Даргановых!?. Тогда ты тоже не имеешь права брать мою соседку в жены.

— Имею, потому что я казак, — по доброму улыбнулся урядник.

Из зарослей выбежала Айсет, щеки у нее пылали, грудь вздымалась от запального дыхания. Увидев посреди тропы Панкрата, девушка прижала руки к щекам, отступила на полшага назад, затем испуганно оглянулась, словно только сейчас осознав, что совершает непоправимую ошибку.

— Любимая, я так долго ждал тебя, — подался вперед Панкрат, он моментально забыл обо всем на свете, замечая перед собой лишь точеную фигурку возлюбленной да ее широко распахнутые навстречу ему черные глаза.

— Разве ты не ушел еще вчера? — как во сне прошептала девушка.

— Чтобы ни случилось, я все равно дождался бы твоего прихода. Каждый день я стоял бы у водопада, пока не узнал бы причину, заставившую тебя изменить свои планы, — с чувством отозвался он, все яснее осознавая, что девушка бежала к водопаду всего лишь за тем, чтобы удостовериться в его отсутствии. Посещением пустынного места встречи она как бы убирала камень со своей души. Панкрат похолодел от мысли о том, что его прекрасная горянка сейчас повернется и уйдет, чтобы больше никогда не встретиться на его пути, он заторопился с признаниями. — Для меня в целом мире нет никого дороже тебя, я люблю тебя, Айсет.

— Я… я думала, что ты ушел навсегда… — она опустила кисти вдоль тела, встряхнула светлорусыми волосами. И, будто уступая судьбе, сделала несколько покорных шагов вперед. — Я тоже люблю тебя… я постоянно думала о тебе… Пусть нас рассудит аллах!