Юрий Иванов-Милюхин - Абреки Шамиля [СИ]

— Николка, ты с Захаркой остаетесь за меня, Гаврилка, за мной.

Они долго блуждали в развилках бокового отвода из залы, стараясь держаться главного прохода, изредка хорунжий концом факела, покрывшегося пеплом, отмечал на стене пройденное расстояние, черные полосы пропадали сзади, а конца пути видно не было. Через равные промежутки времени кто–то из двоих подавал громкий голос, на который никто не отвечал. Вскоре впереди почудилось что–то блестящее, оно казалось словно наброшенной на землю паутиной, тонкой и едва заметно зыбкой. Гаврилка хотел было ступить на нее ногой и продолжить движение, но Панкрат резко дернул его за рукав.

— Ты чего? — с усмешкой обернулся Гаврилка. — Это иней на пол осел, прохладно тут, вот он и пророс, видал, как переливается.

— А ты носком чувяка его попробуй, — хмуро посоветовал хорунжий. — А потом переведи взгляд вон в тот угол, где вроде как камень чернеется.

Гаврилка сунул ногу вперед и испуганно отскочил назад, зыбкое серебро разбежалось по верху тягучими волнами, докатилось до предмета, показав его барашковый верх.

— Вот он, бездонный омут, видать, тот абрек на него намекал, — снимая папаху, перекрестился Панкрат. — Царствие небесное нашему Егорше, зря я согласился взять его с собой.

— Он сам к тебе напросился, — осознавая, куда подевался станичник, едва пошевелил языком Гаврилка. — Смелый был казак,

Хорунжий ничего не сказал, развернувшись, пошел обратной дорогой. Он подумал о том, что ранение, полученное Егоршей во время вылазки в крепость, когда лезгин задел пулей его глаза, сослужило ему плохую услугу. Видимо, зрение так до конца и не восстановилось.

На привале разведчиков уже дожидался Петрашка. Помолившись за утонувшего станичника, казаки собрались в круг, чтобы выслушать его рассказ.

— От этой залы до выхода из пещеры осталось саженей триста, — обстоятельно докладывал младший из братьев. — От пещеры до укрепленного аула и версты не наберется, в седловине до сих пор лето, солнышко светит, овцы пасутся, чабаны на камушках греются.

— С перерезанными горлами, — грубовато добавил кто–то.

— Может и так, приглядываться было некогда. Часовых на выходе всего трое, играли в кости на лужайке напротив, на башнях дозорные, вдоль стен гарцуют патрули из трех–пяти всадников. Ворота заперты, если кто подъезжает, к нему выходят, но сразу не впускают.

— После нашего набега джигиты поумнели, — хитровато улыбнулся Николка, посмотрел на Панкрата. — Надо бы опытным глазом еще раз прикинуть, с какого бока лучше осаду начинать.

— Валунов перед выходом много? — раздумчиво спросил хорунжий.

— Я-ж говорю, одна круглая лужайка, сразу за нею седловина с подъемом к крепости.

— Тем лучше, из горы выпрыгнем, на коней и сразу в намет, — развернул плечи Николка.

— Ноне осада нам ни к чему, не за тем придем, чтобы волынку разводить, — хмуро оборвал друга Панкрат, он до сих пор не мог отойти от гибели Егорши. — Прикидывать тоже больше нечего, расстояние от выхода из пещеры до входа в ущелье, через которое мы прошли в тот раз, небольшое, значит, изменений на местности никаких. Разве что тут по всей длине прикинуть ширину между стенами.

— Чтобы пушки протащить? — догадавшись, повернулся к старшему брату Захарка. — Я уже присматривался, колеса пройдут впритирку, но если какая мортира застрянет, тогда стоять будут все полки.

— Мортиру с лафета надо снимать и нести ее на руках, — подсказали из круга. — Мы так через перевал переходили, когда к туркам в гости нагрянули.

— Там этих пушек нужно — одной управимся, чтобы только ворота раздолбать, остальное на казацких плечах да на конских холках.

— Заворачиваем назад, — поставил точку в сходке хорунжий. — Кубыть, царские полки уж переправиться успели.

Когда передовые части русских войск заполнили просторную залу, в тоннель, ведущий к выходу из пещеры, нырнули пятеро отобранных Панкратом казаков во главе с самим хорунжим. Они тенями промелькнули перед глазами солдат и растворились в кромешной тьме дыры.

— От… дикое племя, — сказал вослед им кто–то из служивых. — Если бы не русский говор, ни за что бы не отличил от тех же горцев.

— Они горцы и есть, только обрусевшие, — пожал плечами его сосед. — Видал, как ногами перебирают, точно лезгинку без барабанов танцуют…

Перед самым выходом Панкрат надавил на запястье младшему брату, рвавшемуся вперед зверем, тот оттянулся назад, с неудовольствием пропуская Николку с Гаврилкой, переглянулся с замыкавшим группу Захаркой. Средний из братьев лишь почмокал губами, он понимал, что старший действует не только по своей воле, но и по указке отца с матерью. Оба вынули из ножен кинжалы, шмыгнули наружу вслед за опытными воинами. Они успели увидеть лишь два бездыханных тела у выхода из пещеры и услышать долгий хрип третьего абрека, словно к празднику на станичном базу зарезали барана. С неба светили яркие звезды, кувыркался между ними однобокий месяц, впереди, на склоне, вспыхивали рваным пламенем редкие факелы часовых, проезжавших дозором вдоль стен крепости. В самом ауле царили тишина и спокойствие, видимо, Шамиль не только верил в свою звезду, но и успел ее оседлать. Отчасти так оно и было, его путь к недосягаемым вершинам славы и последующей за ней пропасти унижения в России, на обыкновенном калужском подворье, когда калужанки сквозь дыры в заборе подглядывали за подмывающими задницы из горшков шамилевыми бабами, только намечался тонким пунктиром.

Наступление началось с первыми лучами солнца, к тому времени протянутые по пещере две мортиры подволокли поближе к воротам с двух углов крепости. Пушкари с обоженными порохом лицами и усами навели их на объекты и ждали сигнала. Между складками гор рассредоточилась конница с пехотой, войско было не столь великое, но привычное к ведению боя в горных условиях. За ночь сотня Даргана успела переместиться ко входу в ущелье, потому что по седловине, берущей от него начало, легче было подниматься в атаку на вражескую цитадель. В самом ауле паники не наблюдалось, скорее всего, горцы не догадывались, что их обложили, со стороны площади все так–же доносились дробные перестуки барабанов и гортанные вскрики танцующих. Разбойники отмечали очередной удачный набег на русские обозы со складами.

И сигнал к атаке прозвучал, несколько труб огласили окрестности пронзительными звуками, принудив сорваться со скал горных орлов и прыснуть врассыпную овечьи отары. Разом ударили мортиры, первые бомбы упали на аул, заскакали по улице, грозя живым шипящими фитилями, и взорвались, оглушительно и трескуче, просекая шрапнелью все вокруг. Заметались человеческие фигуры, вперемешку с обезумевшими конскими, вознеслись в небо руки женщин. И уже не барабанная дробь с торжествующими криками победителей–джигитов донеслись до наступающих, а вопли раненных с умирающими слабых людей. А пушкари продолжали пристреливаться, они заталкивали в стволы новые заряды, не жалея насыпали пороху на полки, грозили абрекам негаснущими фитилями. Второй и третий залпы оказались удачнее, бомбы легли еще ближе к сторожевым башням, заставив часовых разбежаться в разные стороны. Вскоре в воздух поднялись щепки от дубовых воротин с каменным крошевом от стен, тяжелым дождем они накрыли неприступные подступы. Единственная улица стала просматриваться насквозь, проходы были открыты, пришла очередь коннице срываться с места. Пока оборонявшиеся не опомнились, нужно было успеть проскочить открытое пространство седловины с крутым подъемом, чтобы ворваться в крепость с обеих сторон и заставить противника признать свою силу с праведным гневом. Ведь русские пришли на Кавказ не принижать живущее в каменном веке население горных аулов, которое и без ихнего вмешательства порабощалось местными ханами с мюридами, а освобождать его от первобытного гнета.