Юрий Иванов-Милюхин - Абреки Шамиля [СИ]

— Ну, здесь не наша маленькая Швеция, можно поспать и подольше…

Вслед за женщиной на землю спустился подтянутый молодой человек, тоже в ладно сидящем на нем фраке и в высоком черном цилиндре с немного загнутыми краями. Он протянул ладонь навстречу показавшейся в дверях кареты стройной девушке в роскошном белом платье с широким розовым пояском по узкой талии. На высокой груди у нее заискрилась всеми цветами радуги бриллиантовая брошь, сотканная из множества золотых веточек с серебряными лепестками. На голове у спутницы молодого человека красовалась дамская шляпка с волнами прозрачной вуали на полях. Незаметным движением она сбросила эти волны вниз бесшумным водопадом, скрыв за ними свое одухотворенное личико. Маленькая золотая туфелька коснулась носком гранитной плиты и тут–же спряталась под подолом. Кавалер занял место чуть позади девушки, пробежался рукой по атласному лацкану фрака, заставив на среднем из пальцев руки взорваться разноцветными искрами крупный золотой перстень с драгоценным камнем в нем.

— Захар, возьми меня под руку, — по русски приказала кавалеру девушка.

— А разве так можно? — засомневался тот. — Мы с тобой еще не повенчанные.

— Вот именно. Ты меня не под венец ведешь, а всего лишь на светский бал.

— Моя дочь говорит правильно, — благосклонно кивнула головой мать девушки. — Здесь нет ничего предосудительного.

Четверо приехавших тронулись к главному входу с часовыми по бокам, облаченными в армейскую униформу, с винтовками в руках с примкнутыми штыками. Построенный архитектором Растрелли в стиле русского барокко и развернутый фасадами к Неве, Адмиралтейству и Дворцовой площади одновременно, Зимний дворец представлял из себя почти копию парижского Лувра. Тот же уложенный булыжниками просторный двор, края которого обрамляло мощное каре из зданий в три этажа, та же имперская основательность, заставлявшая еще на подходе с почтением взирать на неординарное творение рук человеческих. И тот–же желтый цвет стен. Только Лувр был возведен из песчаника, а стены резиденции русских монархов были выкрашены в присущий тому колер. И все–таки сооружение выглядело больше воздушным нежели приземленным, это происходило от того, что окна в зданиях были не квадратными, а вытянутыми по длине. Они как бы приподнимали всю композицию в воздух, добавляя ей величия. Поодаль виднелся памятник Петру Первому, воседавшему на вздыбившемся коне. Громадная статуя уместилась на цельном валуне из гранита, олицетворяя из себя единение императора с управляемой им империей.

Но как резиденция императоров всего лишь казалась воздушной, так и весь памятник только чудился монолитным. Сама империя после нашествия татаро–монголов жила по своим законам, подчиняясь указующему персту лишь при прямом посягательстве на ее самобытность.

Семейство Свендгренов вместе с Захаром прошло между высокими колоннами и скрылось под прохладными сводами дворца. По мраморной галерее, ведущей в Тронный зал, уже расхаживали со своими супругами вельможные сановники из придворного окружения, среди них встречались военные с гражданскими чиновники, тоже с женами. Золото эполет и личного оружия, вязь причудливых позументов по бортам и обшлагам дорогих мундиров, сверкание драгоценных камней в перстнях и в брошах, волны дорогих духов — все это колыхалось, сверкало и переливалось в галерее, делая ее похожей на набитую драгоценностями таинственную арабскую сокровищницу. Чета старших Свендгренов без устали отвешивала поклоны влиятельным лицам со знакомыми семьи, фигуры их с каждым шагом делались все более важными, а лица застывшими от натянутой на них маски благожелательности.

— Посмотри вон туда, Мартти, мне кажется, что это Мелани де Коллоран, жена французского посла в России, — профессорша указала супругу глазами на худощавую даму в простеньком на вид прямом и однотонном платье с рукавами–фонарями и с невзрачными украшениями на неприкрытых частях тела. — Она снова решила продемонстрировать русскому двору новейшую парижскую моду.

— А почему ты заметила только Мелани? — вскользь поинтересовался спутник.

— Сам посол слишком худ, чтобы обращать на него внимание…

Захар старался держаться рядом с невестой, он во все глаза рассматривал невиданное им ранее великолепие, хотя до приезда сюда тоже приходилось бывать на светских приемах. Но те рауты были рангом куда ниже. Он часто присутствовал или на университетских балах, посещаемых профессорскими семьями, или на редких вечеринках у своего будущего тестя, скромного во всем. Но то, что представилось сейчас, сравнивать было не с чем. Позолоченные канделябры освещали развешанные по стенам картины художников с мировыми именами, о которых Захар читал лишь в специальных монографиях. С потолка спускались на цепях роскошные хрустальные люстры, по размерам не уступающие студенческой комнате в университетском общежитии. Покрытый лаком паркетный пол как бы полыхал огнем, отражая свет, лившийся на него со всех строн. В глубоких нишах стояли мраморные статуи. Череду оголенных греческих мужчин и женщин сменяли европейские железные рыцари со щитами и мечами в руках, или русские витязи в кольчугах и луковообразных шлемах. Захар боялся перевести взгляд на проходящих мимо встречных вельмож в шляпах со страусиными перьями, с оружием, сверкающим драгоценными камнями сбоку украшенных орденами мундиров с широкими лампасами. Он стеснялся встретиться глазами с раскованными взглядами сопровождавших их дам, несмотря на то, что на Невском проспекте, а так–же возле здания Адмиралтейства, не единожды сталкивался с представительницами из высшего света. Здесь вся эта венценосная публика производила на него совершенно иное впечатление, от которого спотыкалось дыхание. Тут она была властительницей душ в полном смысле этого слова.

— Тебе нравится? — заметив его раскаленные глаза, с благодушной улыбкой спросила спутница. — Ты не хотел бы поделиться со мной впечатлениями?

— Скажи, Ирэн, ты когда–нибудь здесь была? — заставил, наконец, Захар шевельнуться прилипший к небу язык.

— Конечно. Мой отец не только дружит, но и сотрудничает с послом нашей страны в России, он часто берет меня с собой на светские рауты, — пояснила девушка.

— Ты уже видела всю эту роскошь, — надумал опечалиться спутник. — И ни разу не удосужилась обмолвиться о ней ни единым словом.

— О чем бы ты хотел услышать?

— Обо всем этом великолепии, о бесценных вокруг божественных творениях.

— Ты не обидишься на меня, если я выскажусь прямолинейно? — чуть приостановилась девушка.

— Я постараюсь, Ирэн, хотя чем ты теперь сможешь меня оскорбить.