Этель Войнич - Прерванная дружба

Маршан расхохотался.

– Нет. Вы будете добродетельным анабаптистом, и вас выбросят за борт.

Вдоль дороги, ведущей в Мартерель, цвёл душистый майоран. Рене старался слушать радостные излияния Анри, но сердце его стучало, как молот, а запах любимых цветов Маргариты вызывал на глазах слезы. Даже протяжный бургундский говор попадавшихся на дороге крестьян звучал для него музыкой.

Рене поднял голову и поглядел на серую башню. В окне Маргариты виднелось лицо, обрамлённое облаком чёрных волос. Он наклонился и сорвал веточку майорана.

Маркиз деликатно увлёк Анри за собой, чтобы Рене мог подняться к сестре один. Полчаса спустя в гостиной было получено весёлое приглашение выпить кофе в комнате Маргариты, так как «я не в силах отпустить его даже на минуту». Наверху смеющийся, раскрасневшийся Рене поливал сливками принесённую Розиной малину. Бланш, жена Анри, удивлённо раскрыла глаза: её некрасивую, бесцветную невестку невозможно было узнать – на щеках играл нежный румянец, большие глаза сияли, тёмные волны распушённых волос закрывали плечи. Девушка связывала букетики цветов.

– Сегодня все должны быть красивыми. Рене, дай отцу резеду, он любит душистые цветы. Ах нет, тётя, не вынимайте из волос лаванду, она так хорошо гармонирует с сединой. Приколи себе на грудь ноготки. Розина, и дай один Жаку, пусть воткнёт в петлицу. А теперь, Анри, расскажи нам все, но порядку. Где вы встретились? В Дижоне? Как же ты его узнал с этой смешной бородой? Тебе придётся побриться, Рене, не могу же я терпеть, чтоб мой брат походил на лесного дикаря.

– Так я и есть лесной дикарь, – засмеялся Рене. – Вы не представляете, как я одичал. Когда мы снова увидели фруктовые ножи и салфетки, вряд ли кто-нибудь, кроме Феликса, сообразил, для чего они нужны.

– Почему же «кроме Феликса»?

– Не знаю. Вы поймёте, когда увидите его. Изящество у него в крови. Он сидит на тощем бразильском муле так, как будто под ним чистокровный скакун. В этом он похож на отца.

– В чём «в этом»? – озадаченно спросил Анри. Маргарита весело рассмеялась:

– Видишь ли, бывают люди словно «рождённые в пурпуре». Если бы отец надел на себя нищенские лохмотья, его бы приняли за переодетого принца.

– Не знаю, – сказал Рене, глядя в тарелку. – Лохмотья сильно меняют человека, – кто бы их ни носил.

– Кто этот Феликс? – спросил маркиз. – Тот, что спас вас всех от дикарей?

– Да, сударь, Феликс Риварес. Это мой лучший друг. Надеюсь; вы все скоро его увидите.

– Фамилия как будто испанская, – вставила Бланш. – Откуда он родом?

Рене ответил не сразу – ложь жгла ему язык.

– Он из Аргентины.

– Из Южной Америки? И он приехал с вами сюда? А он раньше бывал в Европе?

– По-моему, нет.

Оживление сбежало с лица Маргариты. Подняв глаза, она встретила взгляд отца: он тоже недоумевал, почему при одном упоминании об этом друге из Аргентины голос Рене дважды дрогнул.

На следующий день были распакованы ящики со всякими диковинками и слуг позвали получать подарки. Рене никого не забыл. Когда вынули плетёную корзинку с записочкой «Марте», Рене быстро взял её из рук брата и, отозвав Розину в сторону, передал ей этот подарок.

– Её упаковали ещё до того, как я узнал о смерти вашей матери. Может быть, вы возьмёте её на память о ней. Это и для меня горе, Розина. Когда мы были маленькими, она была к нам так добра.

Вернувшись к ящикам, Рене увидел, что Анри уже открывает следующий.

– Осторожнее, – сказал он. – В этом ящике оружие индейцев, есть и отравленное.

– Зачем оно тебе?

– Тут не все моё. Большая часть принадлежит Феликсу. Он коллекционирует оружие. Я просто уложил его приобретения вместе со своими.

– А это тоже его?

Анри вынул плоский пакет с надписью «Феликс».

– Нет, это моё. Тут карандашный портрет Феликса. Его сделал художник, ехавший с нами на корабле.

– Взглянуть, я думаю, можно? – сказал Анри, развязывая бечёвку.

Анжелика подошла поближе, заглядывая через плечо племянника.

– Ах, дайте и я взгляну. Мне так хочется посмотреть, каков он собой. Он красив? Говорят, испанцы красивы. Этьен, не правда ли, странно, что мы обязаны спасением нашего дорогого Рене человеку, которого ни разу не видели. Я убеждена, что мы полюбим его. О…

Она болтала, не. замечая выражения лица Рене. Когда она, вскрикнув, вдруг умолкла, Маргарита слегка вздрогнула и потупилась.

– Какое странное лицо! – воскликнула Анжелика. – Нет, Бланш, я с тобой не согласна. Он довольно красив, я бы даже сказала – замечательно красив, только… Посмотрите, Этьен.

Маркиз не спускал глаз с Рене.

– Можно? – спросил он мягко.

– Конечно, сударь.

Маркиз глядел на портрет и молчал. Так вот он – человек, лишивший его последней надежды. Он мечтал, что когда-нибудь, когда Маргарита уже вылечится и будет счастлива, а все былые невзгоды позабудутся, он станет для Рене другом – быть может, самым близким его другом. Теперь это невозможно.

– Благодарю, – сказал он наконец и положил портрет на стол.

– Вам это лицо ничего не напоминает, Этьен? – спросила Анжелика.

– Напоминает. Но не чертами, а выражением. Картину в Лувре – «Святой Иоанн» Леонардо да Винчи. Я рад, Рене, что он твой друг, а не враг.

– Я тоже, отец.

Анжелика огорчилась: слова маркиза показались ей чуть ли не богохульством.

– Я никогда не была в Лувре, – сказала она. – Но мне не верится, чтобы художник, кто бы он ни был, мог нарисовать святого таким: О, только не подумай, дорогой, что мне не нравится твой друг. Я никогда не забуду, чем мы ему обязаны. Может быть, это просто так нарисовано. У него такое выражение лица… оно напоминает…

Рене как-то странно, натянуто рассмеялся.

– Может быть, кошку? Один бельгиец, член нашей экспедиции, говорил, что пантеры, бродившие по ночам вокруг нашего лагеря, напоминали ему Феликса. Сам я этого сходства не замечал, но бедняга Гийоме, вероятно, был нелестного мнения о нас всех – мы не были с ним особенно любезны.

– Отчего же? – спросила Бланш. Рене пожал плечами и сухо ответил:

– Мы его недолюбливали.

Внимание Анжелики привлёк головной убор из перьев, который Маршан подарил Рене, и она не заметила, что Маргарита даже не взглянула на портрет.

Когда Рене пришёл вечером к сестре пожелать ей доброй ночи, она попросила принести ей портрет и, оставшись одна, долго с тоской смотрела на красивое, опасное лицо. Художник был искусным мастером, хотя ничего не знал о человеке, который ему позировал. На портрете Феликс улыбался, лицо его было наполовину в тени.

– Я его ненавижу! – простонала Маргарита, прикрыв рукой глаза. – Ненавижу!

Потом бессильно опустила руки. Чудовищно ненавидеть человека, который спас Рене от мучительной смерти. И ведь в его лице нет ничего отталкивающего. Таким могло быть лицо ангела, если бы не эта улыбка…