Робин Янг - Отступник

– Заткнись, урод!

Когда двое стражников рывком подняли его на ноги, третий ударил пленника кулаком в живот, и крики оборвались. Стражники поволокли согнувшегося пополам несчастного к выходу из конюшни, где в пропахшей потом и навозом темноте глухо звучали стоны и мольбы других арестантов.

Пока его чуть ли не волоком тащили по заснеженному двору, пленник запрокинул лицо к серому небу и открыл рот, ловя языком морось, повисшую в воздухе. Стражники выдыхали клубы пара, с усилием волоча его по камням, и снег скрипел под их сапогами. Он выпал поздно, всего две недели назад, вскоре после Рождества. Крыши и башни Данфермлина укрылись белым одеялом. Пленник, прищурившись, уставился на аббатство, шепча молитву.

Стражник, который ударил его в живот, обернулся, и губы его искривились в презрительной усмешке.

– Снова беседуешь с Господом, скотт, а? – Усмешка исчезла. – Сегодня тебя слышу только я, понял? Так что разговаривать ты будешь со мной.

Когда мужчина, которого другие называли Кроу, отвернулся, пленник сплюнул на снег кровавую слизь и стиснул зубы, но стоило ему увидеть, что в конце двора показался полуразрушенный амбар, как мужество изменило ему. Он откинул голову и истошно заголосил, хотя заброшенный амбар и конюшня находились в стороне от других зданий, и даже если кто-нибудь услышал бы его, все равно не пришел бы на помощь. Король Англии со своим войском выбрал аббатство в качестве зимней квартиры, изгнав отсюда монахов. Но это не остановило пленника, и он кричал, пока не охрип. Кроу тем временем распахнул ворота амбара.

Внутри, в полумраке, виднелись различные крестьянские орудия труда: упряжь, веревки и кнуты, ведра и гвозди. Самые обычные предметы, но для пленника они стали олицетворением пыток. В центре амбара стоял деревянный стол на козлах, залитый кровью. В воздухе висел ее привкус, сладковатый и металлический. Он забился в руках стражников, когда они потащили его прямо к столу, взбивая ногами наносы снега, налетевшего внутрь сквозь прорехи в крыше. Но, кажется, сегодня стол останется без работы, потому что они миновали его, не останавливаясь. Пленник, задыхаясь, окинул амбар диким взором, пытаясь угадать, что еще они для него придумали. К этому моменту они уже прошли мимо корыта, в котором в прошлый раз его едва не утопили. Вода в нем покрылась коркой льда. От одного взгляда на нее во рту у него появился кисловатый привкус.

– Давайте его сюда, – приказал Кроу, кивая на крюк, свисавший с одной из балок.

Пленник застонал от боли, когда стражники вздернули ему руки и зацепили крюком веревку, которой они были связаны. Затем они отступили на шаг, оставив его висеть, как кусок мяса.

«Плеть», – подумал он. Сегодня они испробуют на нем плеть. Это стало для него неожиданностью. Правда, его уже избивали плетью, в самом начале, содрав с него тунику и исполосовав до крови голую спину. Боль была невыносимой, но в сравнении с тем, что они делали с ним потом, оказалась сущей ерундой. Что ж, плетью, по крайней мере, его не убьют.

Кроу остановился перед пленником, разглядывая его со зловещей ухмылкой на лице. Обычно он так себя не вел, и пленник забеспокоился.

– Пришло время, скотт, сказать мне, где скрывается этот сын шлюхи, Уильям Уоллес.

Пленник слабо покачал головой.

– Я не могу сказать вам того, чего не знаю. – Голос его прозвучал хрипло, с надрывом. – Почему вы мне не верите?

Кроу улыбнулся.

– Ты с самого начала знал, что это неправда. А теперь об этом узнали и мы. – Он вытащил из‑за пояса кинжал, висевший в ножнах рядом с мечом. – Один из твоих дружков, какое-то отребье из Галлоуэя, которое мы соскребли с поля под Камберлендом, признался мне в этом сегодня утром. Он сказал, что именно с тобой можно поговорить о лежбище Уоллеса в Селкирке.

– Мне ничего не известно о лагере. Я присоединился к отряду Уоллеса в Аннандейле за несколько недель до того, как мы вторглись в Англию. Он обманул вас.

– Я чую правду, когда ее шепчет умирающий. Это было последнее, что он мне сказал, прежде чем испустил дух. Он истек кровью. – Кроу кивнул на окровавленный стол. – Вон там.

Пленник понял, что он не лжет. За те несколько недель, что они провели здесь после той злосчастной битвы, несколько пленников, которых отвели к Кроу на допрос, обратно не вернулись. Он знал, что их смерть ничего не значила ни для этих людей, ни для их господина. Все они были простыми крестьянами или мелкими торговцами, как он сам, ученик кожевника, и никто не собирался платить за них выкуп. Равным образом на них не распространялись и правила рыцарского поведения.

Кроу шагнул к нему, и пленник понял, что не может отвести глаз от лезвия кинжала. Оно было тонким и острым, как бритва.

– Теперь я знаю, что могу не тратить время на остальных, и займусь тобой.

– Нет, – выдохнул пленник и забился, как пойманная рыба, пытаясь отодвинуться от палача как можно дальше.

– Ты будешь висеть здесь, а я буду пытать тебя и не дам тебе умереть, пока ты не заговоришь. Ты понял меня, скотт? Пока не заговоришь. – Кроу кивнул своим товарищам. – Держите его.

Пленник закричал и отпрянул, но стражники крепко схватили его с обеих сторон, зажав его голову ручищами. Он чувствовал их дыхание. Эль на завтрак.

Кроу подошел к нему вплотную, поигрывая кинжалом, и приставил острие к уголку глаза пленника.

– Сначала я выколю тебе глаза. – Он провел острием вниз, по правой щеке. – Потом отрежу уши. Пальцы на руках. На ногах. К тому времени как я с тобой покончу, от тебя не останется и половины, но я обещаю тебе, что ты будешь еще жив.

Пленник задыхался, на губах у него появилась пена. Он завопил во весь голос, когда лезвие вернулось к его глазу. На сей раз Кроу воткнул ему в уголок глаза большой палец и потянул веко вверх, так что глазное яблоко обнажилось полностью. А потом он начал медленно протыкать его острием кинжала. По щеке пленника потекла струйка крови, смешанной с сукровицей. Пленник взвыл, как раненое животное:

– Я все скажу! Остановитесь! Клянусь Богом, я скажу все!

Кроу убрал кинжал. По щеке скотта стекала кровавая слеза. Он судорожно хватал воздух открытым ртом, обмякнув на веревках.

– Я знаю, где находится лагерь.

– Где?

– Не могу сказать. Стойте! – завопил он, когда кинжал поднялся вновь. – Я не могу объяснить, но… – Он умолк, и голова его бессильно упала на грудь. В конце концов страх победил стыд. – Я могу нарисовать карту.

Король Эдуард стоял у окна, глядя на пейзаж за стенами Данфермлина. Складки местности, укрытые снегом, сбегали к заливу Ферт-оф‑Форт, темные воды которого тускло блестели под свинцовым небом. Вдали, на другом берегу эстуария [45], смутно виднелись черные утесы, ограждавшие Эдинбург.