Джон Биггинс - Под стягом Габсбургской империи

В городе имелось несколько европейских, весьма смелых современных общественных зданий, электрические трамваи и автобусы, одна из лучших городских железных дорог в мире. Общественное водоснабжение было таким превосходным, что вытекающую из кранов воду хоть разливай по бутылкам и продавай как минералку где угодно.

Но в городе гораздо сильнее чувствовалась атмосфера Балкан, чем западной Европы. Посиживая в кафе на улице, наблюдаешь за толпами в шляпах-котелках, шляпках со страусиными перьями на Мариахильферштрассе, неотличимых от тех, что на Оксфорд-стрит в Лондоне или Унтер-ден-Линден в Берлине. Потом вдруг видишь одетого в овчину словацкого пастуха или моравскую няньку в короткой плиссированной юбке и ярко вышитом корсаже; или взвод боснийских пехотинцев в красных фесках, марширующих по дороге в казармы; или даже (если очень повезло и это раннее утро) кухарку из Герцеговины, возвращающуюся с рынка Нашмаркт с покупками в удерживаемой на голове корзине.

Но город не был тихим, спокойным, теплым местом, как считалось. Вена была серой и закопчённой, постоянно обдуваемой ветрами - или холодным песчаным северо-восточным ветром с равнин Моравии, или липким, раздражающим ветром, дующим со стороны Альп и вызывающим эпидемии самоубийств, что являлось этакой особенностью местной жизни.

Для меня же Вена была местом, которое могло внезапно взволновать сердце: неожиданно, когда выглядываешь снежным утром из окон нового Хофбурга на панораму Рингштрассе - театральный блеск выглядит еще привлекательнее из-за шизофренической неспособности точно понять, какое он произведет впечатление на наблюдателя - поддельной немецкой готики или классической архитектуры, или той странной охристой версии неоренессанса, отличавшей общественные здания всей монархии.

Пока я был в Вене, с заключительным триумфальным размахом шло завершение проекта Рингштрассе: большая напыщенная псевдобарочная громадина нового Военного министерства в конце улицы Штубенринг, с гигантским двуглавым орлом, опасно взгромоздившемся на парапете, как будто он собирается обрушиться на тротуар. Под ним на архитраве [12] Архитрав — прямолинейная перекладина, перекрывающая промежуток над колоннами, столбами или оконными и дверными проёмами. с целью удивить потомков огромными метровыми буквами помпезно выложена дата: 1413 год. Всё это было создано, чтобы произвести впечатление.

И должен признать, это было весьма внушительно для случайного наблюдателя; никогда при Габсбургах Австрия не выглядела такой уверенной и энергичной, как в те годы. Полагаю, я стал свидетелем последнего при старой монархии большого военного парада по Рингштрассе, если мне не изменяет память в октябре 1913 года, в годовщину столетия битвы под Лейпцигом.

Даже сейчас я все еще вижу, как участники парада маршируют мимо меня, под черно-желтыми флагами с орлом течет река темно-синих и серых мундиров, горит медь полковых оркестров. Солдаты старой имперской армии с винтовками на плечах и зелеными веточками пихты в киверах: немцы, мадьяры, чехи и словенцы движутся мимо сутулого старика в зеленой шляпе с пером, отдавая приветствие перед памятником Шварценбергу [13] Карл I Филипп цу Шварценберг (15 апреля 1771 — 15 октября 1820) — князь Шварценберг, австрийский фельдмаршал, главнокомандующий союзными войсками, сражавшимися с Наполеоном I в Битве народов под Лейпцигом в 1813г. .

Исчезло, всё давно исчезло: растаяло как дым. Польская грязь и перепаханные снарядами поля Изонцо вскоре поглотили их, как будто они никогда и не рождались. Ничего от них не осталось - только в ушах старика еще звучит призрачное эхо твердой поступи сапог по гранитным плиткам тротуара и медный глас несравненных военных маршей: «Шёнфельда», «Эрцгерцога Альбрехта» и «Вперед, пехота».

Обязанности адъютанта вынуждали меня немало времени проводить вне столицы, сопровождая Франца-Фердинанда и его семью в поездках по землям двуединой монархии: от Вены до семейного сельского замка в Артштеттене, что на Дунае, а затем вверх до Конопиште, потом вниз аж до замка Мирамаре в Триесте для смотра флота и обратно в Вену. Однако, как и большая часть возни вокруг наследника престола, это неустанное движение создавало много шума и суеты, но в итоге реального результата почти не приносило.

Эрцгерцог находился как будто в нескольких местах одновременно: громкий, довольно высокий голос и странный, мертвенный рыбий взгляд, как будто радужки сине-серых глаз на самом деле служили иллюминаторами, а какая-то мелкая зверушка сидела внутри черепа, вглядываясь сквозь них и дергая за рычаги, чтобы управлять наследником. На снимках он выглядел весьма представительно, но на самом деле не был ни особо высоким, ни крепко сбитым.

Фотографии всегда как-то хитро делали с нижнего ракурса, а внушительный внешний вид в значительной степени являлся заслугой портного: от груди крой постоянно расширялся вниз, чтобы сделать менее заметным выступающее брюшко. К тому времени как я с ним познакомился, когда эрцгерцог появлялся в военном мундире (а это, должен заметить, почти постоянно), особая подкладка делала весьма заметной диспропорцию между верхней и нижней половинами тела, как будто к торсу по рассеянности приделали не ту пару ног.

Моё непосредственное общение с самим прямым наследником было кратким, но за те месяцы, по крайней мере, я вполне хорошо узнал семью эрцгерцога. Как я полагаю, большинство людей помнит со школы, что брак Франца-Фердинанда был довольно странным, его жена и дети официально не являлись частью семьи Габсбургов.

Когда наследник встретился с Софи Хотек фон Хотков и влюбился в неё, та была фрейлиной без гроша за душой. Графиня, конечно, но категорически не того уровня и происхождения, которое давало бы ей право выйти замуж за эрцгерцога и произвести на свет еще больше полудурков с выпирающей нижней челюстью. В итоге, после нескольких лет судебных препирательств, им разрешили заключить брак, но при условии, что дети лишались права престолонаследия и принимали титул своей матери - герцогини Гогенберг. Относительно самой герцогини Гогенберг мнения сильно разнились.

Подхалимы эрцгерцога в газетах клерикальной партии, конечно, изображали ее красивым, добрым ангелом света. Другие шептали, что она была скупой, мелочной и преданной католичкой, религиозный фанатизм которой превзошел даже фанатизм ее мужа. Со своей стороны, надо сказать, я считал ее вполне достойной личностью, в пределах узких умственных границ богемско-немецкого младшего дворянства. Она всегда питала ко мне определенную симпатию, потому что считала чехов соотечественниками.