Карен Харпер - Мастерица Ее Величества

Когда я собиралась закрыть дверь, Ник взял у меня обе вещи. Он внимательно рассмотрел стрелу.

– Не думаю, что стóит идти к принцессе, чтобы удостовериться, тот ли это ящик, – сказал он. – Тот, кого мы ищем, непредсказуем, он уничтожает следы убийства, но оставляет измазанные кровью испорченные вещи в пещере, если это один и тот же человек. Давай пока спрячем это к тебе под кровать.

– Нет… нет, я не хочу держать их здесь. Забери с собой.

– Хорошо. Мы поговорим подробнее обо всем завтра, когда поедем в деревню к аптекарю. Дело прежде всего, но наше обручение…

– Наше притворное обручение, – перебила я. – Мы пока будем использовать его для нашей цели, но я не стану требовать с тебя выполнения обязательств.

– Но, возможно, я стану требовать с тебя выполнения этих обязательств. Пока я откладываю решение, а в будущем, может быть, мы решим это вместе, – сказал он. При этом выражение лица его оставалось мрачным, он крепко держал стрелу и ящичек торговца. Быстро поцеловав меня, он тихонько закрыл за собой дверь.

Колени у меня дрожали. Я заперла дверь на задвижку. Затем, чтобы прийти в себя, прислонилась к толстой деревянной двери, разрываемая ненавистью к нашему неизвестному врагу и все усиливающейся любовью к Нику.

– Верайна, – сказал Ник, – я поместил тебя в похоронной процессии рядом с собой и вместе с другими охранниками. Мы поедем прямо за гробом. Ты должна будешь присматривать за тем, чтобы он не вымок, если дожди будут продолжаться.

– А ты таким образом сможешь присмотреть за ней, – произнес граф Суррей со смешком. – Если эта проклятая погода не прекратится, дороги будут даже глубже, чем болото, в котором я нашел ее.

Я не стала возражать и объяснять, что Суррей не находил меня в болоте. Ник нахмурился, но продолжал излагать свои планы. Не знаю, когда он успел, но он сделал наброски с подписями, иллюстрирующие порядок продвижения пеших и конных участников похоронной процессии принца. Он даже нарисовал несколько лошадей, развевающиеся флаги и задрапированный гроб на катафалке.

Ник разложил свои десять эскизов на угловом столе в большом холле, не обращая внимания на поток желающих отдать последний долг принцу. Слуга графа держал лампу, пока тот рассматривал каждый эскиз, а Ник объяснял их порядок в кортеже.

Время от времени Ник задавал мне вопросы:

– Если небо не прояснится, наверное, бессмысленно нести высокие свечи перед гробом, верно?

– Да, – отозвалась я, стоя по другую сторону стола, чем оба эти мужчины и графов приспешник. – Промокшие свечные фитили не будут гореть и в самом соборе. Но я понимаю, почему должна не упускать из вида гроб. После тряски по разбитым, грязным дорогам его, возможно, нужно будет заново обернуть. Мне понадобится, по крайней мере, еще одна вьючная лошадь для высоких свечей и остальных пропитанных воском холстин.

Внимательно глядя на меня, а не на Ника, Суррей перебил меня.

– Ты ведь найдешь еще одну лошадь для своей нареченной и всяких ее надобностей, правда, Саттон?

Я видела, как Ник, сжав челюсти, сумел удержаться от какого бы то ни было высказывания. Зачем графу поддразнивать Ника? Ему не нравится, когда кто-нибудь кроме него за что-то отвечает? Или ему не по себе получать распоряжения от человека ниже его рангом? Или даже, возможно, из‑за того, что Ник появился вовремя, чтобы вырвать меня из рук его светлости? Во всяком случае, сегодня я выглядела как женщина, потому что решила отказаться от своей насквозь промокшей одежды и от переодевания в мальчика. Надо смелее противостоять графу, сумела же я в конце концов справиться с Кристофером. Суррей продолжал бросать на меня похотливые взгляды, пока Ник показывал то или другое на своих эскизах, но я просто не обращала на него внимания, хотя он был официальным посланником короля.

Наконец все было согласовано, нас отпустили, и мы с Ником встретились в коридоре между нашими комнатами. Он сказал:

– Хотелось бы мне, чтобы ты могла завернуть нас обоих в эту непромокаемую ткань, если мы выберемся навестить аптекаря. Дождь не сильный, но неотвязный, вроде графа.

Я искренне согласилась. У меня не было никакого желания спорить. Нам еще нужно было поработать для Ее Величества.

– Нам будет нужен Райс, чтобы показать дорогу или ты знаешь, где аптека?

– Сомневаюсь, что в таком небольшом селении найдется больше одной аптеки, – раздраженно произнес Ник. Кроме того, что его злили проявления внимания ко мне со стороны Суррея, он, несомненно чувствовал, что мы зажаты в клещах времени – скоро пора уезжать, а мы еще так и не обнаружили необходимых доказательств.

Когда мы прискакали сквозь дождь и туман в серую каменную деревню Ладлоу, я в который раз поняла, что Уэльс – это место из другого мира, которое околдовывает приезжих. И сейчас в этой окутанной туманом деревне каменные стены, казалось, смотрят хмуро и плачут. Со времени нашего приезда странные вещи начали казаться обычными: героические призраки прошлого приходят и уходят, женщина в летах иногда выглядит молодой, человек появляется и исчезает по желанию. Прошлое мешалось с настоящим, и мне стало представляться, что все здесь идет так же, как когда Глендур сражался за свободу и когда йоркист Ричард Глостер, будущий король, жил в Ладлоу со своими сторонниками, а они до сих пор рыскают в этих мокрых лесах и топких болотах. Ник тоже нервничал, так как появление и исчезновение нашего врага напоминали ему его главного недруга, лорда Ловелла. Во всяком случае, если этот человек, как считают, скрывается на континенте, он вряд ли может быть зачинщиком всего этого беспорядка здесь. Несмотря на то что мы еще не могли ответить на вопросы королевы о смерти ее сына, я считала дни до нашего отъезда из Уэльса.

Вот и сейчас я столкнулась с другими вещами, которые, вопреки ожиданиям, оказались не такими, как в Англии. В этих отдаленных областях тюдоровского королевства не было такого заведения, которое в Лондоне называется аптекой. Когда мы спросили, где находится аптека Гарнока, женщина переспросила:

– Что? А, вы имеете в виду травяную лавку? Персиваль Гарнок трав-ник, – произнесла она по слогам, как если бы мы плохо соображали. – Это дальше, вон в том направлении.

Я не увидела ни знакомого феникса, собирающегося взлететь, ни высунутого языка с таблеткой на нем, обычно изображаемых на вывеске над дверью, – лишь грубо нарисованное растение, название которого я не определила.

Когда мы постучались и назвали себя, Персиваль Гарнок, лысеющий, худой и не такой разговорчивый, как сын, в ответ поклонился и жестом пригласил нас войти. Как только мы вошли в травяную лавку, меня охватила тоска по вещам, которые я так любила. На рабочем прилавке стояли весы и гири, как в моей свечной мастерской. На полках, среди флаконов, ступок с пестиками и пузырьков с сиропами, я увидела куски пчелиного воска, едва ли предназначенного для изготовления свечей.