Екатерина Мансурова - Возвращение чувств. Машина.

– Ты можешь из других вить верёвки! Но со мной – да, со мной! – твои трюки не пройдут! Ты больше никого здесь не окрутишь, и не собьёшь с пути истинного своими дьявольскими речами и ангельской внешностью! Смотри-ка – ишь, «невинная жертва» нашлась!..

Этот болван – снова кивок в сторону застывшего бедняги, – может и не знает о тебе ничего, но я – Я! – я-то всё знаю! Будь моя воля – тебя бы и судили, как ведьму, и сожгли бы – уж можешь не сомневаться! – в тот же день! Скажи ещё спасибо своему мужу – покойнику (Царствие ему, бедняге, Небесное!), – он истово перекрестился, – Если бы не его имя, не видать бы тебе суда и следствия! Просто заживо сгнила бы тут у нас в нижнем подвале, и никто никогда не вспомнил бы…

Надо же, какой красноречивый, подумала она, быстро переваривая новую информацию, – прямо уездный трагик. Он, однако, ещё не закончил.

– Ну, ничего, ничего, – отдуваясь, и несколько поостыв, уже гораздо тише проворчал этот начальственный коротышка, – Недолго тебе здесь издеваться над нами – казнь через четыре дня! Когда, сударыня, ваша прелестная дерзкая головка отделится от тела, – он не удержался, чтоб не показать кистью руки, – вряд ли вы сможете что-то сказать своим медоточивым ротиком, а тем более, кому-то навредить. Мёртвые не кусаются! Ха-ха!

Какая свежая шутка. Язык так и чесался – достойно отбрить хама… Однако внешне она осталась неподвижна.

– Гийом! – офицер резко повернулся к молодому человеку, – ступай на кухню! С сегодняшнего дня ты на неделю отстранён от дежурств в казематах. Будешь помогать толстому Пьеру кашеварить и перетаскивать мешки.

– Но… – робко попытался вставить слово всё ещё протягивавший руку с хлебом вперёд, притихший и растерянный Гийом.

– Немедленно, я сказал! Ступай! Эй, стой! Положи это ! – Гийом так и ушёл бы с куском в руке, – Положи, говорю, возле кувшина! Так. Забери старый… А теперь – ступай! Я сам запру. Стой же, балда ты этакая, отдай ключи! – ключи были действительно преогромные, с ладонь! – И не забудь там связку с факелами!..

Когда неровные шаги расстроенного солдата стали удаляться, более-менее отдышавшийся и успевший взять себя в руки мужчина снова повернулся к ней, выйдя из дверного проёма, откуда он следил за уходящим. Его злые прищуренные глазки горели. Только когда звук стих, он повернулся. Глазки снова злобно сощурились:

– Его высокопреосвященство всё верно сказал. Вы – ведьма.

Язык вашей милости – ваше главное оружие. Вам ничего не стоит втоптать человека в грязь, или унизить перед подчинёнными… Ну, ничего! Оставшиеся денёчки я сам буду охранять вас. Уж со мной-то ваши шуры-муры не пройдут! Красивая чертовка! Ничего у тебя не выйдет!

Однако словно в опровержение собственных же слов он как-то бочком, опасливо семеня, упятился в коридор и преувеличенно сильно, так, что даже забившееся пламя факела чуть не погасло, захлопнул дверь. Чертыхаясь, загремел засовами. Удалился он, уже не скрывая своих шагов, а напротив, подчёркнуто звонко топая.

Ого, как много информации, и важнейшей информации, теперь в её распоряжении!

Самая главная, конечно, о казни. Похоже, если она намерена выжить – а она намерена! – рассиживаться и самокопаться не приходится. Да и желания особого нет: не то место и время.

Так, если голову отделят от тела, это значит, что её, скорее всего, отрубят. Гильотиной, мечом, или топором? Нет, явно, однозначно – топором. Гильотина – дочь французской революции, а судя по декорациям и тексту, она в другой, намного более ранней пьесе!

Но способ отделения головы сейчас представляет, так сказать, чисто академический интерес! А стратегически важным фактом является то, что в её распоряжении только трое суток. День казни не в счёт – там будут всякие исповедания, проверки, и т. п.

Жаль, конечно, что этот глупый коварный мужлан испортил всю её (а похоже, и её предшественницы) работу и планы по использованию Гийома. Бедный парень! Остаётся надеяться, что неделю на кухне он как-нибудь переживёт. Ну да оно и к лучшему: останется вне подозрений, если она убежит отсюда.

Нет. Стоп! Не – если! Она убежит отсюда.

Но раз этот путь к свободе отрублен, нужно срочно переключаться на план «Б».

Для начала хотя бы его придумать.

Так на кого же ей ориентироваться, на кого, и с помощью чего, воздействовать на «неблагоприятные» обстоятельства?

Посетит ли её кто-нибудь ещё за эти три дня – неизвестно. Да и крайне маловероятно. Разве что священник накануне казни. Но это уже поздновато… Да и имеет ли реальную возможность священник как-то вывести её отсюда? Тоже маловероятно.

Здесь, в этом подземном каменном мешке всем распоряжаются военные – какой-то гарнизон. Тюрьмы, или з а мка. Что ж. Всё просто и ясно.

Так как стены долбить, и замк и вскрывать (во-всяком случае, изнутри) она не умеет, да и некогда, единственным реальным шансом является Гийомов сердитый начальник.

Однако вести себя с ним в том ключе, что сейчас, или применять такую же тактику, как к молодому парню, было бы довольно глупо. Стимулы не те. Значит, нужно найти те. Тайные стремления, нереализованные амбиции, и прочие потаённые грешки есть у всех.

Думай, Ирина, думай. И быстро!

Времени, отпущенного ей на сохранение второго шанса, осталось чуть-чуть.

И если она хочет сохранить это новое, здоровое и прекрасное тело в одной упряжке со своим сознанием, она должна доказать, что ей не напрасно предоставили такую уникальную возможность. Самое время напрячь интеллект и интуицию. Выход есть. Для человека, уверенного в себе, он есть всегда!

Ведь вокруг всего лишь – люди и обстоятельства. А это – не землетрясение, или … болезнь. Тут можно и нужно справиться.

Ну и главное – она должна доказать: тот, кто дал ей этот шанс – не ошибся!

3

Опустившись на прелую солому лежака, и приняв позу лотоса, она закрыла глаза. Так, теперь дыхательная гимнастика… С телом порядок. А теперь – расслабиться. Хорошо.

Теперь сконцентрироваться. Я всё могу. Я здорова и сильна. Я умна и много знаю. Я знаю то, чего не знают здесь. И я знаю людей. Я знаю слабости людей, я понимаю их. Я понимаю, что нужно людям. Я спокойна. Я уверена в себе. Я придумаю. Да.

Я придумаю.

Ещё до ужина она придумала. Придумала способ и выбрала средства. Проработала детали. Предусмотрела случайности и альтернативные действия…

И придала себе соответствующий вид.

Ужин, как и обещал, угрюмо надутый коротышка принёс сам. Случилось это часов через шесть. Состоял этот ужин-обед из очередного кувшина с водой и миски с полужидким месивом непонятного цвета.

Всё это было с нарочито равнодушным видом поставлено в угол, причём без единого взгляда в её сторону. Похоже, он-таки сильно её боится, наверное, скорее, инстинктивно.