Шарлотта Лин - Мэри Роуз

Едва Сильвестр ступил на борт, как его перехватил слуга и пригласил спуститься в каюту в ахтеркасле по приказу леди Болейн, словно он был придворным высочайшего ранга.

— Без тебя я не пойду, — сказал он, обращаясь к Энтони, но тот отмахнулся.

— Оставь меня там, где мне положено быть. — Он указал на лестницу, ведущую под палубу. Сильвестр понял, что ему не терпится осмотреть корабль, и отпустил его.

Комната, в которую его привел слуга, была отделана латунью и красным бархатом, как столовая во дворце. Рядом с койкой, на которую так и хотелось улечься, чтобы отдохнуть, стоял позолоченный столик. Сильвестр окинул взглядом освежающие напитки и закуски: графины с вином и водой, в которой плавали порезанные стружкой дольки цитрусовых, тарелки с засахаренными фруктами и нежнейшей выпечкой, от которой исходил аромат экзотических пряностей. Через ряд небольших окошек Сильвестр видел порт Дувра, удалявшийся с каждым покачиванием каракки.

Он был сыном корабела и сам строил корабли, но никогда прежде не ходил на корабле сам. «Теперь я понимаю тебя немного лучше», — мысленно обратился он к Энтони. Запереть человека, у которого в крови покачивание волн, ветер, придающий силу парусам, на пять лет в темницу на реке — это подлая и вопиющая жестокость. Должно быть, Энтони чувствовал близость Темзы, приливы и отливы, не имея ни малейшей надежды снова все это испытать. Наверное, это было для него хуже, чем издевательства над его телом. Если бы это было возможно, Сильвестр возненавидел бы Роберта Маллаха еще сильнее. Интересно, что он сделает, если ненавистный свояк попадется ему под руку во время этого путешествия?

Когда судно было в пути уже час, пришла Анна Болейн. Она распахнула дверь комнаты и воскликнула:

— Сильвестр! Сколько вы собираетесь меня еще обижать? Я велела поставить эти французские безделицы лично для вас, а вы к ним даже не притронулись!

Он невольно рассмеялся.

— Миледи, человеку, который обидит вас, полагается ад без надежды на спасение. Если бы красота умела убивать, то мне суждено было бы погибнуть без покаяния.

На ней было бордовое платье из вышитой золотом парчи, подчеркивавшее сливовый оттенок ее волос. В ожидании развода Генриха Тюдора Анна попрощалась с юностью, но эта цветущая женщина, родившаяся в борьбе за короля, затмила бы и Венеру.

Как же ей к лицу этот воркующий смех!

— Теперь, встретив вас, я поняла, что ужасно соскучилась, милорд.

— Судя по всему, не так сильно, чтобы вам было достаточно меня, простого человека из народа. Мой отец рыцарь, а я — не лорд.

— Значит, самое время изменить это. — Она захлопнула дверь, подошла ближе и взяла с тарелки один из засахаренных фруктов. — Нет, не скромничайте. Вы мне нужны. При дворе, где бьется сердце эпохи, не где-нибудь в идиллии сельской глуши. — Она поднесла к его лицу кусочек, похожий на четверть луны из красных слез. — Вы знаете, что это такое? Долька граната. Открывайте рот. Я уверена, что со времен первого поцелуя, подаренного вам сельской красавицей, вы не знали ничего слаще.

Недолго думая, Сильвестр открыл рот, и она вложила в него кроваво-красную четвертинку «луны». Своего первого поцелуя молодой человек при всем желании вспомнить не мог, и, когда он вкусил сладость чудесного фрукта, ему стало этого ужасно жаль.

В утешение он тут же получил другой, от Анны Болейн. Губы, словно сливы. Терпкий вкус, полностью раскрывшийся только после того, как она отстранилась.

— Не подумайте ничего такого, Сильвестр, — произнесла она, встретившись с ним взглядом. — Я ничего не хотела красть у вашей провинциальной невесты, как не хотела настраивать против вас моего господина и повелителя. Но вы — просто восхитительный мужчина, и мне кажется, что вам не помешает об этом знать.

Сильвестр проглотил остатки граната, переваривая ее поцелуй и комплимент, а красавица тем временем уселась на банкетку.

— Идите сюда, выпейте со мной бокал вина. Это путешествие изматывает меня, и возникает ощущение, что мое тело постоянно подогревают, как невкусную похлебку. Тем больше я обрадовалась возможности переброситься парой фраз с таким радующим сердце мужчиной, как Сильвестр Саттон.

— Эта радость взаимна. — Сильвестр принял из ее рук предложенный бокал. — Хоть мне и не приходит в голову ничего, что можно было бы рассказать вам о своей провинциальной идиллии.

Она коснулась своим бокалом его, и они зазвенели.

— За провинциальность, Сильвестр. Это действительно идиллия?

Тот покачал головой.

— Возможно, в столь же малой степени, как и мечта стать королевой Англии остается мечтой, даже когда она исполняется.

Раздался ее серебристый смех. Не счастливый, но очень красивый.

— Расскажите мне о самом дорогом в вашей жизни.

— Вы же знаете. Мой друг, исчезнувший в корпусе вашего корабля, словно кот в бочке у молочницы.

Анна Болейн кивнула, и ее сливового цвета волосы упали ей на лицо.

— Я посмотрела на него, на вашего друга в молочной бочке. Он стучит молотком по стенам каюты корабельного плотника. Могу вас понять. Каким бы он ни был, он — редкая драгоценность.

Сильвестр в изумлении поднял голову.

— Я удивлен, что вы это сказали. Раньше я думал, что, кроме меня и Фенеллы, этого никто не видит. Люди, с которыми я обычно встречаюсь, обсыпают его самыми ужасными словами.

— Вы шутите.

— Нет. В лучшем случае они считают его уродливым.

— Значит, этим людям следует заказать себе очки, — заявила Анна Болейн. — Мне он совершенно не кажется уродливым. Или нет. Возможно, так, как в буре на море есть что-то уродливое — потому что она способна убить, — но ведь есть в ней и что-то прекрасное, правда? В любом случае я побоялась бы подпускать вашего красивого и вместе с тем уродливого друга к стайке моих щебечущих придворных дам — и именно поэтому меня так и подмывает сделать это.

— Вы будете разочарованы.

— Почему?

— Энтони можно было втолкнуть в толпу самых восхитительных девушек еще в ту пору, когда он был совсем юнцом, и он бы этого даже не заметил.

— Неужели это правда? — воскликнула она. — Какое расточительство! Признаться, в это просто невозможно поверить!

Сильвестр покачал головой.

— Все не так, как вы думаете. Он такой же мужчина, как и все остальные, по крайней мере был таким, пока не попал в когти Роберта Маллаха. Вот только он, скольку я его помню, любит только одну-единственную девушку, которую называет Фенхель и которая просто создана для него.

На миг бойкая Анна Болейн растерялась.

— Впрочем, это очень похоже на идиллию, — произнесла она после паузы. — И не скрою, что зеленею от зависти.

— Вполне понимаю, — ответил Сильвестр. — Думая о любви между мужчиной и женщиной, я вижу перед собой Энтони и Фенеллу, даже не Петрарку и Лауру, не Данте и Беатриче, не Ланселота и Гвиневру. Может быть, сам я не способен на долгую влюбленность, потому что этот идеал кажется мне недосягаемым. И, однако же, нет причин завидовать Фенелле и Энтони. Жизнь обошлась с ними сурово. Что-то, что произошло с ним в тюрьме Клинк, сломало Энтони, хотя его тело и выздоровело. Талант, которым он обладает, способность построить идеальный корабль, возможно, так никогда и не расцветет, и Фенелле придется с этим жить.