Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2

В доме же у Ладыженскаго наилучшая была играв «семь листов» по полушке, до которой игры был он отменный охотник, а в удовольствие его игрывали и мы с ним в оную.

Кроме сего нередко игрывали мы в реверсити трисет; виста же и бостона тогда было еще неизвестно.

Когда же наиграемся какой игре досыта, тогда начинали играть в фанты, а иногда в самые жмурки, и в том неприметно проводили длинные осенние и зимние вечера, и я так ко всем играм сим разохотился, что выдумывал даже совсем новые и никем до того еще не употребляемые карточные и другие игры.

Но за всем сим не отставал я ни мало и от прежних своих и лучших занятий, но всякой раз, когда не было никого у нас и мы были дома, не давал ни одной минуты проходить тщетно, но по привычке своей всегда чем–нибудь занимался и либо читал что–нибудь, либо писал, либо рисовал и гваздался с красками.

В сем последнем упражнении занимался я всего более в сию осень и множайшие картины, писанные масляными красками, имеющиеся у меня в доме, были произведениями сего периода времени.

Впрочем достопамятно, что в начале ноября месяца сего года чуть–было я сам не занемог горячкою.

Произошло сие ни то от простуды при разъездах моих по гостям, ни то от других причин; но как бы то ни было, но сделавшийся великой жар с головною болью и сильным биением пульса предвозвещал настоящую горячку, но по счастию помогло мне и в сей раз принужденное чихание: я прибег к сему давно уже мне известному спасительному средству и употребление оного прервало тотчас болезнь мою.

Еще достопамятно было то, что мы в конце сего месяца познакомились вновь с одною знаменитою нашею соседкою, г–жею генеральшею Щербининою.

Мы ездили к ней в Якишно, по ее приглашению, и были приемом и ласкою ее весьма довольны; но я возвратился от нее с печальным духом, ибо услышал от нее, как от псковской помещицы, о зяте моем г–не Неклюдове весьма неприятные вести, а именно, что он лишился будто разума.

Сие огорчило меня чрезвычайно; я сожалел об нем искренно, а того больше о его малолетном сыне, моем племяннике, сделавшемся чрез то сущим сиротою.

Последний месяц 1769 года был для меня как–то не весьма благоприятен: еще в самом начале оного перетревожены были мы до чрезвычайности сделавшимся было у нас пожаром.

В черной горнице, построенной в самой близости подле хором, треснула как–то задняя стена печи, и хотя был тут и широкий запечек, засыпанный землею, но стена от печи загорелась; но по счастию усмотрели то довольно рано и успели бывшее уже пламя залить и не допустить огню взять силу.

За сим и по отпраздновании обыкновенного нашего никольскаго праздника, препровожденного нами со множеством неожиданных гостей отменно весело и приятно, занемог было я опять, но уже не тем, а грудью.

Болезнь сия началась сперва небольшою болью в груди, но чрез немногие дни так усилилась, что я опасался, чтоб не сделалась в груди инфламация, или плерезия, которой и начальные признаки уже все были.

Произошло сие ни то от простуды, ни то от многого около сего времени писания на столе низком и на креслах высоконьких… Поводом ко многому и натужному писанию сему было, во–первых, сделанное мне чрез приятеля моего, г–на Колюбакина, предложение, чтоб отдать в печать давничной мой перевод Зульцеров: «Разсуждение о делах естества».

Ему он очень полюбился и он, будучи в Москве, говорил там о том со многими и писал ко мне, чтоб я, переписав оный почище и покрупнее, присылал к нему.

Итак, сею–то перепискою я тогда занимался, и от беспрерывного нагибания грудь свою так натрудил, что принужден был работу и намерение сие оставить; а как между тем сочинение сие, вместе с «Разговорами о красоте натуры», переведено было иными и в Петербурге уже печаталось, то и случилось сие кстати, ибо все труды мои пропали б тщетно.

Во–вторых, вздумалось мне около сего времени сочинить самому «Историю о святой войне», выбирая из разных имеющихся о том у меня немецких книг, и как я, начав ее, по обыкновенной моей нетерпеливости и над сею работою много трудился, то и сие для груди моей было также накладно.

Но от того ли, или от чего иного, но болезнь моя продлилась нарочито долго, и с некоторыми перемежками во весь почти декабрь месяц, почему и принужден я был все сие время сидеть почти дома, а давать боярыням только одним разъезжать по гостям и соседям, а сам препровождал уже дома кое в чем время.

И как писать мне было не можно, то занимался уже более читанием книг разных, однако не оставлял и начатой «Истории о святой войне», и будучи сам не в состоянии писать, диктовал ее одному из двух своих мальчиков, который сколько–нибудь писал получше.

Но, к сожалению, и сей труд мой был бесполезный. Я хотя со временем и сочинил всю ее, но мне не удалось с нею ничего сделать, и одна часть оной у меня пропала, а другая в богородицкий пожар сгорела, следовательно и пропали все труды мои относительно до нее по пустому.

Таковую ж неудачу имел я в сделанном мне предложении об отдании в печать и других моих сочинений, как–то «Детской философии», «Универсальной моей истории», «Нравоучительных сочинений» и перевода предики Иерусалимовой.

Приезжавший к нам о празднике один московский поп, родственник нашим попам, увидев оные у меня, убедил меня просьбою, чтоб я вверил ему их, для показания в Москве его родственникам, могущим поспешествовать их напечатанию; но все они только в Москву прокатались и ничего из того не вышло, да и выттить не могло.

Не имел я также успеха в желании моем повидаться с племянницами моими Травиными, живущими в Кашине с отцом своим.

Я посылал по наставшему зимнему пути нарочного даже человека в Катин с письмами и с просьбою к зятю моему, чтоб он отпустил их ко мне, к празднику Рожеству Христову погостить и повидаться, но сей упругой человек не согласился на то, а сказал, что он пришлет их после; итак, не мог я иметь и сего удовольствия.

Кроме сего озабочивал нас около сего времени очень рекрутский многочисленный набор; ибо как втечение сего лета началась и горела уже в полном пламени первая турецкая война, то требовалось много рекрут и мы принуждены были оных давать и расставаться с наилучшими работниками, а сие много уменьшало удовольствие, которое имели мы, получая известия о победах, и о взятии Хотина и Беядер. Кроме того не радовала нас и чрезвычайная дешевизна хлебов, бывшая в сию зиму.

Далее озабочивало меня еще одно досадное обстоятельство: тетка жены моей, г–жа Арцыбышева, подбивала всячески тещу мою, чтоб обеим им съездить еще раз сею зимою в Цивильск, к находящемуся еще в живых, но престарелому деду жены моей, Авраму Семеновичу Арцыбышеву. Но мне не хотелось никак отпустить тёщу свою в такой дальний путь и для слабого ее здоровья, и по многим другим обстоятельствам, и я не знал, чем бы разрушить сие пустое предприятие.