Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2

Наконец 23–го числа сего месяца кончили мы и спорное дело свое по Неволочи с князем Горчаковым. Посланная к нему черная наша сказка привезена была уже обратно с некоторою переправкою. Он не соглашался никак взять меньше 25–ти десятин, а мы сколько ни упирались и сколько ни говорили между собою, но наконец, желая кончить сие дело и выжить его из своего внутреннего владения, согласились уже и сие число дать и, ударив по рукам, переписали и подписали сказку и подали ее в сей день межевщику; чем все сие дело благополучно и с немалою для нас выгодою и кончено.

В последний же день сего месяца распрощались мы с сожалением с приехавшим к нам проститься второклассным землемером господином Сумароковым, отъезжавшим совсем от сих мест.

Нам было его, как искреннего приятеля нашего, очень жаль, ибо на него мы во многом полагали надежду, а на товарища его господина Лыкова худо надеялись.

Сей вскоре после сего и подтвердил нам поступками своими не весьма выгодное о себе мнение. Не успел настать май месяц, как он и предпринял мирить нас с волостными и назначил к тому 5–е число сего месяца, что случилось тогда на самое Вознесение. И как день сей был для нас по всем происшествиям в оный весьма достопамятным, то, заимствуя из своего тогдашнего журнала, и опишу я все происхождение сего миротворения подробнее.

Итак, не успел настать оный день, как, побывав в церкви и отобедав дома, собравшись и поехали все мы, дворяниновские помещики, к межевщику, в Саламыковский завод, где он имел свою квартиру.

Как случилось сему дню быть крайне ненастному, то едучи туда, от проливного и холодного дождя так мы перемокли и иззябли, что принуждены были заехать в Ченцове к одной нам знакомой немке обогреваться.

У межевщика нашли мы обоих поверенных от волости; один из них с половины Александра Александровича был прежний ченцовский, так называемый надзиратель, Лобанов, а другой, с половины Льва Александровича, совсем новый, некий московский житель, служивший в конюшенной канцелярии, по имени Никиндра Савич, а по прозвищу Пестов.

Сему человеку поручено было от Нарышкина разводиться с соседями. Я его тогда еще в первый раз видел, и он показался мне знающим человеком, а при том самым иезуитом, и удалее еще прежнего их поверенного Щепотева.

Сперва мирили волостных с ходыкинскими и агаринскими, а потом дошло дело и до нас.

Межевщик развернул наш план и показал все свое исчисление, дабы уверить нас в верности оного; а потом для удостоверения нас в подлинности показанного в сведении волостном количества дачной их земли приказал им предъявить подлинную писцовую книгу, данную волости от старинного и общего писца князя Булата Мещерского за собственным подписанием оного. Как в оной все волостные 44 деревни и превеликое множество пустошей описаны были особенно и во всей подробности, то составилась из того толстая и превеликая книга, переплетенная в порядочный старинный переплет.

— Ну вот государи мои, — сказал нам межевщик, — извольте смотреть сами и хоть всю ее читайте от доски до доски или сверьте общую показанную на конце сумму и число всей пашенной земли и угодьев с сведением, поданным от волостных. Вот вам и сведение их.

Что оставалось тогда нам делать? Казалось, что межевщик сделал со своей стороны все, чего от него могли мы только требовать. И как о том, чтоб всю книгу читать, по величине ее и помыслить было не можно, то я, взяв сведение и сравнив оное с общею суммою и количеством земли, означенным при конце книги, которое место у них было приискано и замечено, увидел, что в сведении не прибавлено было ничего. И как было оно так велико, что выходило действительно в волостной земле двух тысяч земли недостатка, что при рассмотрении оном сердце во мне в таком было волнении, что хотело равно как выскочить.

При таких обстоятельствах не знал я что сказать, когда спросил меня межевщик, что я теперь думаю? Ибо могло ль притти мне и в мысль тогда, что под всею сею наружной услужливостью скрывалось адское коварство и криводушие сего толь много нами обласканного и столь дружески с нами обходившегося бездельника землемера?

Мог ли я подумать, что по милости его предлагаема мне была тогда совершенная пасть {Западня, ловушка.} и сущая отрава, долженствующая произвесть нам вред и убыток весьма чувствительный, и от которого спасла нас потом уже сама невидимая десница благодетельствующего нам промысла Господня, как о том после в свое время упомянется. А когда нельзя было никак и подумать и малейшего возыметь подозрения, что скрывался тут какой–нибудь обман; но я по праводушию своему и попал, по пословице говоря, как сом в вершу, и, поверив всему тому, не знал, что сказать межевщику, вопрошающему меня.

Сей же криво душник, возложив на себя тогда личину дружества и желая еще более смутить и оглумить {Осмеять, ошеломить.} меня в тогдашнем замешательстве, схватил меня за руку и, отведя в другую комнату, стал, как добрый, советовать мне не допускать спора нашего отнюдь до конторы, а помириться как–нибудь с волостными.

— Сами вы знаете, — говорил он мне, — можно ли вам с таким большим примером, какой в ваших дачах оказывается, показываться в контору. Не легко ли вы там всего его лишиться можете? И не лучше ли здесь хоть отдать им, проклятым, сколько–нибудь да помириться?

— То так, батюшка! — отвечал я ему. — Но мы не совсем ведь еще размежеваны, и пустоши не разрезаны, и почему знать, может быть, в прикосновенных к волости землях столько примера и не окажется, сколько вы теперь во всей вообще вычислили?

Бездельник сей усмехнулся, сие услышав и подхватив речь мою, сказал:

— Да неужели думаете вы, чтоб они так глупы были и допустили вас перепустить из пустоши в пустошь землю? Нет, братец! Эту штуку они очень знают и их трудно будет обмануть. Впрочем, воля ваша, а мой сгад {По моему мнению.}, чем скорей к миру, тем лучше.

Что оставалось тогда на сие говорить? Я не сомневался нимало, что сам же он во всем и надоумит и наставит, и другого не находил, как прикраивать себя к обстоятельствам времени и его как друга и приятеля просить, чтоб, по крайней мере, помог он нам по силе и возможности своей при сем миротворении и уговорил волостных взять с нас колико можно меньше.

— О, в этом можете вы, — сказал он мне, — совершенно на меня положиться, и я по ласке и дружбе вашей ко мне все употреблю, что только мне будет возможно.

И действительно, начав потом нас мирить и услышав, что поверенные полезли в гору и требовали всего заспоренного места, стал их, как добрый, всячески уговаривать, чтоб помирились они с нами на условиях каких–нибудь сходнейших.

Мы прокричали и проговорили тогда с ними истинно часа три и не прежде как по многом прении и уговаривании межевщиком и их, и нас, наконец, согласились на том, чтоб пожертвовать им и дать на каждую половину по 30 десятин: Пестову из пустоши нашей Хмыровой, подле речки Трешни, а Ченцовскому надзирателю из пустоши Гвоздевой за Елкинским заводом.