Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3

Таким образом провели мы весь тот день с удовольствием, и он был мною и всем у меня, а я им доволен. А поутру в следующий день он и отправился от меня далее в путь свой на Коширу. Я проводил его до села Ситни и на дороге показал ему свою Александровскую, разрубленную на множество прошпектов рощу, и привел его сим неожидаемым зрелищем в приятное удивление. Я вручил ему тогда и план, приготовленной мною сей рощи и взятой с собою, и сие увеличило еще его удовольствие. По приезде же в небольшое село Ситню показал ему и там пруд, поправленной мною и все что и там мною было сделано, и князь расставаясь благодарил меня за все и все.

Проводив князя и возвратясь домой, чувствовал я ровно как камень сваленной с плеч моих, и отдохнув принялся сиять за свои работы и упражнения. Мое первое тогда дело было, чтоб поспешить окончанием строение гошпиталя, ибо, по словам княжим, надлежало уже скоро приехать к нам и лекарю. Оной и действительно приехал вскоре после его отъезда, и показался мне в самом деле очень добрым человеком. Был он человек еще не старой, однако и не молодой, а моих почти лет, родом немчин, из Германии, и именно из Викенбурга, что лежит в ганноверских областях, и прозывался Бентоном, наши же русские окрестили или прозвали его Филиппом Антоновичем. Был он хотя выезжим, но находился уже более десяти лет в России и отправлял целых десять лет в арбатской аптеке должность провизора или главного гезеля, а потом учился врачебному искусству в главном московском гошпитале, где и сделан уже лекарем и потом князю, за отличную свою прилежность и искусство, рекомендован и выпущен.

Как я вообще всех иностранцев как–то люблю и к ним отменно благосклонен, то рад я был, что нажил в нем себе всегдашнего собеседника–немца, с которым мог я всякое день говорить на его природном и мною любимом языке. И как я нашел в нем человека не только с хорошими во всем сведениями и очень знающего, но с честными правилами и характера весьма доброго, то скоро полюбили мы друг друга, и в немногие дни сцепились с ним самым тесным узлом дружества, продолжавшегося даже до его смерти. Весьма много споспешествовало к тому и то, что как он был человек холостой и одинокой, имел достаток очень малой или вовсе никакого и ничем тогда не обзаводился, то пригласили мы его к своему столу, и убедили просьбою, чтоб ходил он к нам всякой день обедать и ужинать, уверив его, что нам не произойдет от того ни малейшего отягощения, а вместо того та выгода и польза, что мы будем его всякой день видеть и пользоваться его собеседованием, чему он с своей стороны и рад был, и будучи весьма совестным и добрым человеком, и вознаградил нам то примерною своею услужливостью.

Таким образом, к превеликому удовольствию нашему, нажили мы себе, так сказать, почти домового лекаря, а что всего лучше, знающего свое ремесло совершенно, весьма к нам приверженного и услужливого, чему вскоре и имел он случай оказать первые свои весьма удачные опыты. Все мы сделались чрез самое короткое время им очень довольны, а я всех больше, и более потому, что во все то время, покуда оканчивали мы строение гошпиталя, и сделали его удобным к прижиманию в него своих и посторонних больных, в чем много помогал и он уже с своей стороны и советами своими и самым смотрением, то он, не имея еще многого дела, большую часть времени своего провождал у меня, и мы с ним вместе занимались и ботаникою, и заготовленном трав, и самым приуготовлением лекарств из оных. И как в сем последнем пункте был он несравненно искуснее меня, поелику сам целых десять лет отправлял аптекарскую должность, то и воспользовался я от него многими относящимися до фармакопеи и самой медицины знаниями. А особливо рад я был, что он научил меня делать бумажные картузы и набивать их крошеным и сушеными травами.

Не успел я сего искусства узнать, как тотчас был сделан станок и наделано множество картузов. И как я во всех таких любопытных делах очень скор и нетерпелив, то тотчас и пошли у меня дальнейшие затеи, и мне восхотелось уже иметь особой и большой шкаф, установленной сплошными картузами, с набитыми в них разными травами, и с передней стороны украшенными разрисовкою и крупными надписями; что, к удовольствию моему, и произвел я в короткое время и смастерил у себя такой шкаф со врачебными травами, какого верно ни у кого иного не было и которым я не мог довольно налюбоваться; а вскоре имел удовольствие слышать, что и первые опыты искусства сего нашего лекаря были весьма удачны, и он искусством своим в короткое время так прославился, что все соседи его полюбили и начали при болезнях своих воспринимать к нему свое прибежище, чем всем и я был весьма доволен.

Между всем сим и вскоре после отъезда князя, урвался я опять на часок в свою деревню, поездил в сей раз уже один и без жены, поелику она была в сие время опять беременна и в скором времени ожидала уже и разрешения от своего бремени. В деревне пробыл я не более одних суток, ибо мне одному было очень скучно, почему и спешил я скорее возвратиться к своему семейству и к работам.

Из сих наиглавнейше озабочивали и занимали меня производимая при запрудке нового пруда, основанного на той же речке, с полверсты выше села самого. Как грунт земли в том месте и самая почва была не весьма надежна, чтоб вода не ушла у меня низом, то по совету того ж, особенно ко мне приверженного солдата, случившегося быть родом из Сибири, и много кой–чего знающего, вздумал я употребить особое средство к укреплению плотины. Я велел вырыть чрез всю ширину того лога глубокой ров, шириною в 3 аршина, и вставил в него срубленный плотно кзикзаком косоруб, забить опять весь ров и с верхней и нижней стороны крепко глиною, и потом возвышать оной косоруб внутри плотины до самого верха. Плотину же сделал толстую с отлогою внутрь пруда осыпью и совсем глухую; для стока же воды всегдашнее, и дождевой и половодной, сделал в боку в матером береге предлинный отвод или широкий, плоский ватерпасно–горизонтальный ров и устлал и дно и бока его дерном, и имел к осени удовольствие видеть его наполненным водою и сделавшимся весьма длинным и прекрасным.

Между тем нечувствительно кончился май и настал июнь месяц, которого в самом начале, а именно 3–го числа и обрадован я был благополучным разрешением жены моей от бремени. Всемогущему угодно было одарить меня и в сей раз не сыном, а еще дочерью, но я столько же ей рад был, как и сыну. Мы назвали ее Ольгою и тотчас, по обыкновению, известили о том всех наших родных и приятелей.

Радостное сие происшествие доставило нам тем более удовольствия, что не только наши родные из–за Оки–реки, но и все тутошние соседи не успели узнать о том, как по любви своей к нам и сами собою начали приезжать к жене моей на родины, с обыкновенными своими поздравлениями. Итак, начались у нас с ними опять ежедневные почти свидания, пиры и празднествы. Но никто нас в сем случае так не одолжила, как помянутая уже прежде мною госпожа генеральша Олицова. Она приехала почти первая к нам с поздравлением и удивила нас своим неожидаемым приездом, поелику мы к ней из почтения никак и не посылали с обыкновенным извещением. Причиною тому было то, что она почитала себя мне крайне обязанною за одну услугу, оказанную ей мною при одном нужном случае; а именно, за несколько до того времени и прежде еще приезда нашего лекаря, случилось ей вдруг и жестоко занемочь, и как лекаря нигде и никакого вблизи не находилось, а в Москву посылать было далеко и не терпело время, а слух о ботаническом моем знании и успешных лечениях повсюду распространился, то она, наслышавшись обо всем том, велела скакать ко мне скорей человеку и умоляла меня Христом и Богом, чтоб я к ней приехал и посмотрел, не могу ли я чем пособить ей.