Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3

Друг наш, ничего о том не зная и не ведая, шел себе спокойно. Но не успел он десятков двух–трех сажен отойти от дома, как и мелькнуло ему вдали нечто похожее на человека. Сие вдруг его остановило и заставило, нагнувшись, посмотреть пристальней; но не успел он хорошенько воззриться и увидеть движущуюся статую, и по–видимому, идущую к нему на встречу, как вдруг, обернувшись, направил лыжи назад. Сперва бежал он все еще молча, но как любопытство побудило его обернуться я поглядеть назад, то увидев, что она за ним гонится, завопил во все горло: «ай! ай! ай! ай! ай! ай!» бросился без памяти уже бежать, и прямо опять ко мне на двор и на крыльцо; но тут хвать за двери, — двери не растворяются. Он стучать, он кричать, чтоб скорее отперли, никто не слышит, а мнимый мертвец приближается! Господи, какая напала на него тогда беспритворная трусость! «Ах, батюшки мои! (кричал он), что мне делать? Ахти! что делать? Ахти! что делать? Двери заперты и конечно все спать полеглись», и не с другого слова, увидев дрова, складенные у решетки поленницею, прибежал к ней, и схватывая одно полено за другим, ну швырять их наотмашь и чрез себя в мнимого мертвеца, а сам, не смея и взглянуть на него, только кричал: «ай! ай! ай! ай! ай! ай!»

Мы, смотря на все сие сокрывшись из окна, надрывались, или паче сказать, кисли от смеха. Но тогда уже не было нам более мочи терпеть, и мы велели ему отворить будто бы прибегшими людьми двери, и выбежали сами спрашивать, что за шум? и что такое? — «Чего, батюшка! (отвечал он задыхаясь от страха и вбежавши помертвелым в сени). Проклятая–то действительно за мною гналась!» — «Да кто такая?» — «Да девка–то княжая!» — «Что ты говоришь? нельзя статься!» — «Ей, ей! хоть теперь умереть, правда! хоть сами посмотрите, небось она тут–же, проклятая!» Тогда выбежали мы на крыльцо будто бы смотреть, но как статую давно уже прибрали к стороне, то стали мы говорить: «Где ж это, где? мы ничего не видим; ну, не почудилось ли тебе Александра Давыдович?» — «Какое почудилось! (кричал он), готов умереть в том, что ее видел и точно ее, и в таком же платье, как она хаживала!» — «И, что ты! что ты! подхватил я, нельзя этому статься, тебе повидилось разве так?» — «Какое повидиться! возразил он, до самых ворот за мною добежала, окаянная, и чуть было не схватила. Я всю почти поленницу расшвырял, бросая поленьями в нее, посмотрите хоть сами!». Тогда удивившись будто, велел я смотреть еще, не увидят ли чего, а между тем спрашивал его, как он кидал поленьями, не наотмашь ли? «Я и сам уже не помню! сказал он: и наотмашь и через себя, я Бог знает как». — «Ну, брат, подхватил я: конечно ты, кидая наотмашь, попал в нее, и оттого она сгибла и исчезла». — «Черт ее знает! А теперь воля ваша, я один уже никак не пойду, а пожалуйте человека два проводить меня». — «Изволь, изволь», сказал я, и нарядил двух людей провожать его.

Сим кончилась тогда сия комедия, и я не могу изобразить, сколь много мы тогда, да и после сему бедняку смеялись, который так твердо уверен был, что он видел действительно мертвеца, что долгое время давал вам над собою трунить и смеяться, и мы насилу–насилу могли после уверить его, что он испугался пустого.

Но что он обманулся моею статуею, то и неудивительно. Она намалевана была мною так живо, что не только он, но и самой наш франт бобриковский архитектор, несмотря на свое искусство и знание, хорошохонько ею обманулся и почел за живого человека. Сей случай также подал нам повод ко многому хохотанью.

Однажды случилось сему архитектору приехать к нам в Богородицк для осматривания, но должности своей, работ, тут производямых. Я в самое то время занимался поправлением сей статуя для придания ей большей живости, и мне сказали, что приехал архитектор и пошел на строение, то зная, что он оттуда ко мне зайдет, и вздумал порезвиться и сделать ему своею статуею сюрприз. И тотчас, схватя свою статую, поставил ее в своей угловой гостиной у стола, посреди горницы так, чтоб вошедшему в залу тотчас можно было сквозь двери там увидеть, и сам, выслав на часок всех людей из залы и из лакейской, притулился в своем кабинете и стал смотреть, что будет.

Архитектор мои, вошед в лакейскую и не нашед никого, вошел в залу. Тут и кинулась ему тотчас в глаза статуя, стоящая вдали в гостиной. И как он ее не инако счел как настоящею живою женщиною и какою–нибудь гостьею, то, по обыкновенному своему франтовству и вежливости, ни с другого слова, размахнув шляпою отвесил ей пренизкий поклон. Я со смеху надседался сие увидев, но дал ему волю и смотрел, что будет далее. Он, не нашед никого и в зале, у кого мог бы спросить обо мне, полетел прямо в гостиную спрашивать мнимую боярышню; но не успел он подойтить к дверям и увидеть свою ошибку, как будучи тем поражен, вдруг обернулся и воскликнул: «Тфу! какая пропасть! как я хорошо обманулся!» В самое то время бежал я уже вслед за ним, и встретил его хохотаньем. «Что это, братец, Яков Ананьич? говорил я: неужели ты не узнал, что это не живой человек, а нарисованный?» — «Что делать, сударь, отвечал он: хоть стыдно, а нельзя не признаться, что был такой грех. Да кто это вам намалевал так живо женщину? Уж не сами ли вы над тем трудились?» — «Точно», отвечал я, и был удивлением его доволен.

Теперь, возвратившись к прерванной нити повествования моего, скажу, что не успело пройтить недель двух после приезда моего из Москвы, как привезли ко мне оттуда и пожалованных от государыни карпов. Князь употребил все предосторожности к тому, чтоб могли довезены быть они к нам все живыми. Поделаны были нарочно для того низкие, плоские, овальные особого рода бочки, обшитые кругом войлоками, и наняты были особые рыбаки для препровождения их к нам в целости. И как их было всех 200–ти, то писал ко мне князь, чтоб одну сотню посадил я, по 50–ти, в оба небольшие пруды, по обеим сторонам гошпиталя находящиеся, а другую сотню в новый большой пруд пред дворцом. Сие я и учинил в точности по предписанию, и начав сажать их в гошпитальные пруды, любовался величиною оных, ибо так случилось, что бочки трафились все с большими карпами. Но как я начал горевать я досадовать сам на себя потом, что не спросил о том, во всех ли бочках они ровные, я увидев, что в достальных были самые мелкие карпы. «Ах, какая беда! возопил я, чем бы сих посадить в маленькие прудки, а больших в большой, а я всех больших туда впрятал, а сюда пришлись одни только мелкие». Но самая сия мнимая ошибка и послужила потом в пользу, ибо впоследствии времени увидели мы, что от помянутой сотня крупных карпов не было никакого приплода и не родилось ни одного, а от мелких, посаженных в большой пруд, расплодилась их такая тьма, что не только я со всем домом своим во все время пребывания моего в Богородицке довольствовался ими, сколько хотел ежедневно, но мы могли оных более нежели на 2,000 руб. распродать желающим заводить у себя оных, а не смотря на то и поныне их не только во всех тамошних прудах, но и во всех реках, расплодилось и обитает превеликое множество.