Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3

Вскоре за сим наступил у нас месяц ноябрь и с ним глубокая и скучная осень, но мы провели ее отменно весело. У нас основались около сего времени толь частые по вечерам собрания и между собою даже по очереди то у того, то у другого съезды и вечеринки, что я не помню, когда бы мы еще так весело провождали свое время, как тогда. По окончании наших дневных дел, едва только наставал вечер, как и спешили все из нас собираться к тому на квартиру, у кого в тот вечер, по условию, сделанному накануне того дня, назначено было быть вечеринке. Тут вместе с нами являлись обыкновенно и все наши пансионные дети, и оба наши музыканта, учитель с своею скрипкою, а Вилиамс с своими гуслями, и тотчас начиналась потеха: кто садился в ломбер, кто в реверсис {Реверси — французская игра в карты, в которой выигравшим считается тот, кто проиграет.}, кто в иные карточные неубыточные, а с смехами и веселыми восклицаниями сопряженные, забавные игры. Музыка наша принималась между тем за свои инструменты, а дети за свои прыганья и танцы. Когда же то им прискучивало, то заводились игры в фанты, чем не только они, но и все мы, сотовариществуя им, занимались, и громогласные смехи, шутки, издевки и дружеское единодушие и простое обхождение всех между собою приправляло все сие отменного приятностию и чувствиями удовольствия истинного. Часто собрания сии бывали так многочисленны, что недоставало почти места к помещению гостей всех. Происходило сие оттого, что ко всем нам нередко приезжали в город собственные каждой фамилии друзья, родные и приятели, и иногда у них ночующие, а иногда по нескольку дней гостившие. И как у нас условлено и в обычай введено было звать на вечеринки к себе всех и с их приезжими гостями, то сии и умножали собою наши собрания и находили в них для себя столь много приятного и веселого, что нередко случалось, что иные, приехав к кому–нибудь на сутки, проживали в городе у нас суток по трое и более, потому что всякий из нас старался убеждать их просьбами удостоить и его своим посещением, и при убеждении всех к тому ж не в состоянии был отговариваться, и не один раз доходило до того, что многим от нас даже ехать не хотелось.

Словом, жизнь наша тогда была прямо славная и преисполненная удовольствиями беспрерывными; а что всего было лучше, то никому вечеринки сии не обращались ни в дальний убыток, ни в отягощение, ибо как при всех сих собраниях не было никакого питья и бражничанья, и даже самых ужинов, кроме таких случаев, когда кому случалось праздновать либо день рождения, или имянины кого–нибудь из своего семейства, или так кому самопроизвольно желалось угостить всех ужином, то и нужно было только освещение комнат свечами да угощение всех чашкою чаю. Одним словом, жизнь и согласие наше было таково, что скоро сделалось оно повсюду славно, и как нередко приезжали к нам либо проездом, либо для каких нужд, либо для свидания с своими родными и самые судьи и чиновники из губернского города и брали в увеселениях наших соучастие, то сделалась она и в самой Туле славна и известна и приобрела нам всеобщую похвалу и одобрение.

Впрочем, достопамятен был месяц сей некоторыми особенными для меня происшествиями. Первое было то, что 12–го числа сего месяца происходило у нас, под распоряжением моим, освящение бобриковской церкви, при котором случае делал у себя пир г. Верещагин и было съехавшихся с сему случаю дворян довольное собрание. Во–вторых, катеринин день праздновали мы на имянинах у новой нашей знакомой, Катерины Артамоновны Бакуниной, в ее деревне, при котором случае видел я всех епифанских судей и других многих из дворян тамошних, и с ними познакомился и сдружился. В–третьих, средней дочери моей, Настасье, случилось в течение сего месяца лежать в оспе. Сие происшествие сначала было нас перетревожило и перепугало, но как оспе случилось быть очень хорошей и безопасной, то мы скоро успокоились духом. Живущему у нас воспитаннику нашему, господину Сезеневу, была она так удачна, что он износил ее даже ходючи и занимаясь с прочими детьми в танцах, ибо было на нем только несколько оспинок. В–четвертых, достопамятно для меня было то, что я получил письма от нескольких новых и весьма хороших корреспондентов, из которых иные писали ко мне под настоящими своими именами и чрез то подали случай к начатию с ними особенной, приватной переписки, а потом и к сведению с ними знакомства и дружбы. К таковым принадлежал московский корреспондент, господин Вишневский, и орловский, Алексей Александрович Воейков, писавший ко мне сперва под именем Уединена. Наконец, в–пятых, занимал меня много начавшийся в сие время рекрутский набор, и как надобно было выбрать из волостных крестьян годных в рекруты несколько сот человек, то по сему делу имел я много весьма скучных для меня хлопот, трудов и работы.

Каков относительно до увеселений наших был ноябрь, таковым же точно был и весь декабрь месяц. Мы заездились и завеселились впрах, а особливо в наставшие в конце сего месяца святки, и удовольствий имели множество. Однако были в течение сего месяца происшествия, заставившие меня и об ином думать. К числу сих принадлежал неожиданной мною приезд ко мне моего деревенского соседа, господина Басаргина, второго мужа жены покойного родственника моего, Матвея Никитича Болотова. Сей молодец прискакал было ко мне для испрошения выдачи ему и жене его оставленного покойником и у меня хранящегося векселя, но наскочил не такого олуха, которой бы дал себя обуять его просьбам, рассказам и убеждениям. Я отказал ему наотрез, говоря, чтоб он о том никогда бы и не помышлял, и что я непременно сохраню сей священный залог по завещанию покойника и не предам осиротевшую дочь его их с женою произволу и никак не допущу до того, чтоб лишилась она отцовского наследства. Итак, господин сей, по пословице говоря, несолоно хлебав от меня и поехал, и поехал хотя с приметным неудовольствием, но я, желая исполнить долг свой, того нимало не уважил.

Далее; дела по рекрутскому набору принудили меня съездить на короткое время в Тулу. В сей раз ездила туда и жена моя со старшею из дочерей моих, ибо ей хотелось оттуда проехать в Калединку к тетке своей, госпоже Арцыбышевой, где и оставила она дочь мою погостить. Я же, между тем, находясь в Туле, имел случай быть у губернатора, который принял меля отменно ласково я старался тем отплатить мне за все мои многократные угощения. Кроме сего случилось мне видеть и старинную свою знакомку, дочь господина Павлова, Марью Даниловну, бывшую тогда уже замужем за одним из тульских судей, г. Ладыженским. Они зазвали меня к себе и угощали меня обедом, и я благоприятством их был очень доволен.

По возвращении моем из Тулы, имел я удовольствие видеть и угощать у себя обеденным столом нового своего приятеля, г. Стрекалова, приезжавшего ко мне вместе с Верещагиным, который день был вкупе и тем достопамятен, что определен был к нам к церкви и впервые служил новой поп Алексей, бывший у нас потом славным протопопом, также и тем, что в самый сей день возвратилась жена из Калединки, и что мы около сего времени получили нового себе сотоварища, стряпчего Сонина, определенного на место бывшего до того почти полоумного Хомякова, доказавшего расстройку ума своего зарезанием жены своей от глупой и пустой ревности, и сделавшегося чрез то несчастным. Необычайное происшествие сие наделало тогда очень много грома, и несчастная сия претерпела бедствие сие, как говорили, совсем невинным образом; ибо как была она очень недурна собою, а он до глупости к ней ревнив, то ничего незначущие ласки к ней некоторых людей довели его до того, что он, легши с нею слать, вонзил нож в ее живот и умертвил в ту же минуту; но за то пострадал и сам после, будучи сослан в ссылку. У меня осталась после его памятником фарфоровая чашка, подаренная им мне в день последних имянин моих, напоминающая мне о сем несчастном и меня любившем человеке ежедневно; ибо как она мне полюбилась, то я во всю последующую жизнь мою пивал из нее свой чай, и пью более тридцати лет из ней даже и поныне, и чрез то очень часто его вспоминаю.