Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3

«Рахманов изъявляет свою радость, что я приехал к обеду. Добро! думаю я, есть у меня и свой кусок. — Обедал–де, государь, обедал! — «Эк, братец, как ты такой, для чего не ко мне приехал обедать?» — Так тому и быть! — ответствую; но принужден был сесть с ним за стол.

«Во время стола вижу, что Рахманов был уже несколько подгулёком. Гости у него были друзья его задушевные: рассказовской монастырский управитель с подьячим, его единомышленниками, с которыми вместе ворует или обижает он людей добрых.

«Таким образом сели мы за стол и они начали есть, а я смотрел сидя молча; но не думайте, что мне это молчание было скучно. Не за столом я сидел, а в комедии и смотрел на театр дурачеств. То–то бы хотел, если б можно было описать, или изобразить на картине все то, что я видел.

«За столом сидело нас 9 человек: в большом месте сам хозяин, в пышном калмыцком белом и голом тулупе, разворотя толстое брюхо, с растрепанными волосами и с раздувшеюся немного, как видно, от излишних рюмок рожею.

«Подле его по левую руку — я, а по правую монастырской управитель в алом китайском тулупе и в черном барском камзоле, на котором были стеклянные пуговочки, столько же блистающие, сколь блистательны были славные его дела при управлении огромными монастырскими селами и деревнями.

— «Хорош ты гусь, думал я, но какого–то мнения мужички о тебе? а с виду кажешься детина изрядной.

«Подле его сидел человек, которой, по наружному виду и платью походил на него и также на дворянина в байковом камзоле и вместо холада (?) в синей епанче. Волосы были также у него растрепаны, как у первого, и оба они с Рахмановым обходились очень фамильярно и дружески; почему, не зная сперва, кто они, подумал я, что были это какние–нибудь соседи, его приятели. Но как удивился узнав после, что другой–то человек был управительской подьячий.

— Ну! — сказал я тогда, — видно по всему, что эти собачки одну сметану лижут — не даром так запанибрата обходятся.

«Но я заговорился, описывая сего; надобно описать еще прочих, честную нашу компанию составлявших.

«Подле его сидел какой–то старичишка с превеликими взлизами на голове, в набойчетом замаранном хозяине и подпоясанной подпояскою. Сказывали мне, что это какой–то тутотшний житель, над которым г. Рахманов подшучивает. Однако тут он не шутил и во весь обед промолчал.

«Подле сего старичишка сидел какой–то еще рыжий мужичина, ни дворянин, ни одводворец, но Бог знает что, приехавший с управителем и похожий на сторожа его. Эта также была безгласная особа.

«Вот три бока стола я описал, теперь остался четвертой. За ним сидело трое: два однодворца матарыги, сквернавцы, шуты и Бог знает что, фавориты и наперсники г. Рахманова. Оба они мне были известные особы и я упоминал об них при описании моей первой поездки. Один назывался Кутков, а другой какой–то Юдушка матарыга; один в овчинной замаранной и скверной шубейке, в маркитантской рубахе, и самой сквернавец, а другой в красненьком балахончике. Наконец, третий и последний человек был поп его села и детинка молоденькая. Вот все особы, сидевшие за столом.

«Господин хозяин взял на себя труд раздавать кушанье и я имел счастие видеть тут новую моду раздавать рыбу руками, вместо вилок. Только что пыхтел, засучивал рукава тулупа и каждый кусок благословлял таким благословением, которое пересказать благопристойность запрещает; ибо надобно знать, что хозяин мой великой охотник до сквернословия и видно, что он сей риторике гораздо поучен. Уже и управитель говорил ему: — «знать, вы очень поучены этой грамотке». Таки со всяким словом тож, да тож опять; ажно с стороны дурно.

«Между тем, как он раздавал, между тем как то и дело подчивал управителя и выхвалял свою рыбу, которую я однако не отведывал; между тем, покуда сам всякого кушанья с чесноком до поту лица обедался, были любимцы его не без дела.

«Они изволили говорить и шутить друг с другом, но как же? Только что врали самую наинегоднейшую скверность и такую несли блажь, что достойны были выгнаты быть из–за стола. Совсем тем г. Рахманову было то приятно и они его тем веселили.

«Насилу, насилу дождался я, покуда все они наелись и встали. После обеда ищу я случая зачать с Рахмановым говорить о земле, но по несчастию зашли бабы просить о невестах своим детям. Он принялся разбирать письмы и стряпчему своему велел записывать кого за кого отдавать. В этом прошло много времени.

«Потом начал он драть черные письмы. Истинно передрал он более двух дестей и весь пол бумагами усыпал. Это было опять для меня новое зрелище. Наконец окончилось сие и уехал управитель, и я остался один. Понемногу, понемногу доводить я разговор о земле, отбирать от него изподтиха и высматривать его мысли, и вот что узнал:

«Пашков межевщика действительно поднял, то есть взял на свой кошт; но межевать ему нынешнею осенью не можно. Другой также сосед, г. Коновницын, взял того же межевщика Заборовского, и что сей скоро межеваться будет. Что сам он, Рахманов, степь хочет утаивать и утверждать, что ей нет, и сказывал, что он, по незнанию, и сам подал доношение и об ней объявив, хотел купить; но после, как стали требовать деньги, то ему не захотелось заплатить и он одумался и подал доношение, будто прежде подавал ошибкою и что эта земля не казенная пустая, а дачная; следовательно ему теперь никак уже не можно называть ее казенною, а он должен ее неинако называть, как дачною.

«Далее говорил он мне, что я пропаду, ежели назову дикою степью, — а я сам себе на уме: «Добро! Эти грозы слышали мы давно», а ему говорю: «не лучше ль бы было и всем назвать дикою землею», и доказываю ему сие резонами.

«Так случилось, что сии резоны были ему неизвестны. Хвать он себя за бороду и говорит: «Ну, жалко мне, что я это сделал, а впрям бы лучше было показать ее дикою степью; но теперь переменить нечем». Таким образом, как он сперва ни пыхтел, но после смирнее стал говорить. Наконец, надобно было ему уже ехать. Я, видя, что у вас с ним будет большое дело, и что нам с ним добром не развестись, распрощался с ним и поехал.

«На дороге заехал я к г. Соймонову, чтобы господам сим вложить в голову мои резоны, по которым для всех их лучше было объявить дикую степь. Соймонов мне рад и я нашел в нем все, что хотел. Он сказал мне радостную весть, что не только он, но и многие другие в том согласны, чтоб показать дикую степь, а мне сие всего лучше и надобнее.

«Между тем, как я туда ездил, приезжал ко мне сосед мой, но не застал дома. Как ехал я в сумерки домой, гляжу, — выслал он человека звать меня к себе; но я, досадуя на него бездельного и негодного соседа, за его обиды, отказал и не поехал за поздним временем».

22–го сентября ввечеру.

«В сегодняшний день думал я пробыть дома, но не так сделалось. Напившись чаю, отправлял я обыкновенную свою аудиенцию, то есть, говорил с приходящими ко мне на поклон с яйцами, своими и чужими мужиками. Не успел я их отправить, как шлет г. Тараковский звать меня к себе обедать. Не хотелось было мне очень к нему ехать, а лучше б гораздо я отобедал дома, но не мог отговориться. Однако велел подать жареную яичную кишку и кусок ветчины и перехватил несколько, ведая, что там не скоро дождешься обеда.