Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3

В Богородицк возвратились мы не прежде, как уже 21–го числа к готовому у меня обеду. Но и тем еще не все кончилось. Но мы пировали еще на другой день опять у г. Арсеньева, а наутрие опять у городничего, и насилу–насилу сей день был уже окончательным всем нашим празднествам и пированьям, и мы проводили г. Давыдова, поехавшего назад в Тулу и пробывшего у нас в сей раз три недели.

Из всего вышеописанного можете вы усмотреть, какую особую склонность имел мой командир к пиршествам и рассеянной жизни, и заключить, что все сие время было для меня очень хлопотливо и суетливо и что мы рады–рады были, освободившись наконец от сего ига. К вящему умножению моих хлопот, должен я был и в самое сие время ущипками {Ущипывать — отделить, оторвать щипком, двумя пальцами. Здесь в смысле — украдкой, урывками.} и урывками трудиться над моими планами и чертежами, ибо командиру моему весьма хотелось, чтоб я поспешил окончанием оных. Но все сие ничего бы не значило, если б не случилось в течение сего достопамятного периода времени одного происшествия, не только меня весьма озаботившего, но и повергшего в крайнее недоумение, а именно.

Командир мой, каков ни добродушен и ни хорош был всем своим характером, но имел тот в себе недостаток, что был очень невоздержан и мотоват, и от самого того нажил на себя превеликие долги, которые его весьма тяготили. Чтоб избавиться от сего ига, то возмечтал было он при случае получения в свою власть наших волостей ими воспользоваться и содрать со всех наших мужиков хотя легонькую, но для себя полезную кожурину. Но как приступить к тому без согласия и содействия моего никак было не можно, то, не отваживаясь сам сделать мне о том предложения, восхотел он стороною наперед узнать, каких я о том буду мыслей, и для того препоручил изведать сие одному из приезжих с ним тульских гостей, человеку бойкому и проворному. Сей и подъехал было ко мне с своими рассказами и предложениями, нельзя ль было помочь Николаю Сергеевичу в его темных обстоятельствах собранием, хотя по гривеннику с души, с наших волостных мужиков, говоря, что для них, как весьма зажиточных и во всяком изобилии живущих крестьян, составило бы сие сущую безделку, а Николаю Сергеевичу могло б то послужить в великою пользу, и он очень будет тем доволен и за то благодарен. Немногие сии слова, сказанные мне им будто бы от себя шуточным образом, поразили меня так, что у меня ажно кожу подрало при услышании оных. Я легко мог догадаться, что его заставили сие мне предложить стороною, и сие привело меня в такое недоумение, что я с минуту времени и не знал, что ему на сие и ответствовать. Наконец, собравшись с мыслями, без дальних обиняков и на–прямо ему сказал:

— Все это так, братец, все хорошо и было бы, конечно, для Николая Сергеевича не худо, но со всем тем я не уповаю, чтоб могло сие когда–нибудь совершиться.

— А почему бы так? — подхватил он.

— А вот почему, любезный друг, — отвечал я, — сие могло бы быть только в таком случае, если б мужички наши сами собою сие вздумали и, смолвившись между собою, такой денежный сбор самопроизвольно собрали и торжественным образом поднесли Николаю Сергеевичу от себя в подарок. Но сего–то самого от них никак и никогда ожидать не можно. Не таковы наши мужички щедроподатливы и умны, чтобы могли они и сами собою догадаться такую услугу оказать своему командиру. Вам они не таково и давно известны, как мне, а я, зная их из собственной опытности, скажу, что они превеликие охотники до свиней и свиней у себя держат, свиней кормят, свиней едят и…. сами свиньи!

При сем слове предлагатель мой захохотал, и я продолжал:

— Вам это смешно кажется, но это истинная правда, и каковы они тщивы {Тщивы — старательны, усердны; здесь: заботливы.} характером своим, может вам доказать собственной пример мой. Меня все они действительно любят; поговорите хоть с кем–нибудь из них, все назовут вам меня своим отцом и таким командиром, какого не желают они лучше. Но при всей любви и приверженности своей ко мне, как бы вы думали, далеко простиралась их тщивость и податливость ко мне, и не смешно ли вам покажется, когда скажу, что, будучи управителем над 20–ю тысячами душами зажиточных мужиков, а к Святой неделе покупаю самые яйца на чистые денежки, когда свои не случаются. Этому, может быть, никто не поверит, но это самая истина. Или вот скажу вам другой и разительнейший пример. В прошлом году случилось мне сгореть и лишиться дома и всего почти в нем бывшего и потерять имущества более нежели на 2000 рублей. Всем им известна была тогдашняя моя нужда, и что у меня ни крова, ни съестных припасов и на семью ни куска хлеба не осталось; казалось, можно б им при таком бедственном и несчастном случае чем–нибудь услужить своему любимому командиру. Но они и не подумали о том, и один только наибогатейший из них и такой, которого капитал тысяч до двадцати простирается, расщедрился и принес ко мне, но что же, один только испеченный хлеб!

— Не в правду ли? — воскликнул мой соблазнитель.

— Ей–ей, — ответил я, — это всем известно, и мне как ни горько тогда было, но я принужден был захохотать и дурно было, чтоб при таком случае не принять у него того, а охотнее хотел бы я в него им в лицо швырнуть. Вот каковы, сударь, здешние мужики! И можно ли ожидать чего от таких окаиомов {Окаиомы — окаивать, окаять — признать отверженным — окаиомы — окаянные.}.

Удивился и задумался, услышав сие, но наконец, помолчав несколько, сказал: «Все–таки можно было бы к тому их как–нибудь настроить». — «Как настроить, говорите вы, подхватил я того момента и захохотал. А каким бы это образом и кто бы взялся это сделать? О подкомандующих моих могу я вас уверить, что никто из всех их не отважится к тому приступить, а я всего меньше. Я о таковом предприятии я помыслить страшуся, а того меньше, чтоб насильно наложить на них такой побор. Сохрани нас от того Господи! от сего и Бог знает, что бы произошло! Мужички здешние, живучи уже столь многие годы под управлением, основанном на ноге прямо честной и бескорыстной, и непривыкнувшие ни к малейшим каким–либо притязаниям, сочли б сие неведомо чем и воплями своими возмутили б и самое небо и землю. Нет, нет, господин мой, я опять повторю, что мужички здешние совсем не таковы, чтоб можно было предприять с ними что–нибудь тому подобное и каковы ни глупы, но то у них твердо затвержено, что они собственные крестьяне императрицы и что никто не посмеет делать им какие–нибудь притязания. И изволь–ка что–нибудь тому подобное затеять и предприять, я уверяю вас, что они в миг очутятся с жалобою, не только у Михаила Никитича, но и в самом даже Петербурге; на это они очень умны». — «О! так пропади ж они, окаянные, сказал мой предлагатель», и, обратив все в шутку, замолчал.