Александр Дюма - Приключения Джона Девиса. Капитан Поль (сборник)

Все это было не очень весело, но уж так и быть, я на все решился. Читатели уже видели, что я не труслив, и притом меня тянуло любопытство, столь свойственное молодым людям. Я прикрыл свой мичманский кортик, надел платье и покрывало, и в этом костюме, скрадывающем все формы, походил как две капли воды на ту, которая уступила мне свою одежду. Это я угадал по взгляду, которым мы с Моисеем обменялись.

– Ну, а теперь что мне делать? – спросил я, нетерпеливо желая узнать, к чему все это меня поведет.

– Пойдемте со мной, – отвечал Моисей, – и только ради бога…

Он приложил палец к губам.

Я кивнул, отворил дверь и, сойдя с лестницы, очутился в магазине.

Там ждал нас черный невольник. Обманутый моим нарядом, он сразу же побежал отвязать осла. Турчанки обыкновенно ездят на ослах. Моисей почтительно проводил меня до дверей, помог мне сесть в седло, и я пустился в путь, не зная, куда меня везут.

Мое путешествие продолжалось минут десять, я не узнавал ни одной из улиц, по которым ехал. Наконец мы остановились у довольно большого дома. Провожатый мой отворил ворота, я въехал, и он опять их запер. Я очутился на квадратном дворе, видно хорошо знакомом моему ослу, потому что он сам пошел прямо к двери, напротив ворот. Я хотел было соскочить, но невольник стал на одно колено, чтобы другое послужило мне вместо ступеньки, и подставил мне голову, чтобы опереться на нее рукой. Я последовал принятому порядку, потом, видя, что невольник хочет ограничить этим свои услуги и собирается вести осла в конюшню, я показал ему повелительным жестом, чтобы он шел вперед. Он сразу же повиновался с почтительностью, доказывавшей его привычку к языку жестов.

Предосторожность была не лишней. Я бы никогда не выпутался из лабиринта комнат и коридоров, по которым вел меня невольник. Между тем я посматривал вокруг себя, чтобы опознаться, в случае, если придется поспешно удаляться, и по множеству слуг и стражей, которые мелькали мимо меня, как тени, или стояли неподвижно, как статуи, я догадался, что нахожусь в доме какого-то знатного турецкого барина. Наконец отворилась дверь в комнату, светлее и лучше убранную, чем все прочие. Проводник мой впустил меня туда, затворил двери, и я очутился перед девушкой лет четырнадцати или пятнадцати, которая показалась мне совершенной красавицей.

Прежде всего я запер дверь позолоченной задвижкой, повернулся и стоял несколько секунд неподвижно, вне себя от удивления и радости, пожирая глазами фею, которая как бы волшебным жезлом отворила мне двери этого очарованного дворца. Она лежала на шелковых подушках, на ней был кафтан из розовой шелковой ткани с серебряными цветочками и верхнее платье из белого штофа с золотыми цветочками, стянутое в талии и вырезанное на груди, длинные рукава этой ферязи висели позади, и под ними – рукава белой шелковой газовой рубашки, которая была застегнута на груди бриллиантовой запонкой. На голове у девушки был колпак, прелестный головной убор турчанок, который состоит из бархатной шапочки алого цвета с золотой кистью и надевается набекрень. Волосы на виске, выбивавшиеся из-под колпака, были приглажены, и в них заткнут букет из драгоценных камней, сделанных в виде цветов, жемчужины изображали померанцевые цветы, рубины – розы, бриллианты – жасмины, а топазы – жонкили. Волосы красавицы длинные, каких у нас никогда не видно, падали бесчисленными косичками до вышитых золотых туфель. Что касается лица, то ее черты были совершенно правильными: это была греческая красота во всем своем строгом и прелестном величии: лицо с большими черными глазами, носом Аполлона и коралловыми губами.

Само собой разумеется, что я рассмотрел все это одним взглядом.

Красавица между тем протянула вперед головку, согнув шею, как лебедь, и устремив на меня беспокойный взор. Я вспомнил о странном своем наряде и догадался, что она сомневается, точно ли я тот, кого она ждала. Я в ту же минуту разорвал, сбросил с себя платье и покрывало и очутился в своем мичманском мундире.

Прекрасная гречанка встала, пошатываясь, и, протянув ко мне руки, вскричала:

– Ради бога, спасите меня!

– Скажите мне, кто вы и от какой опасности я должен спасти вас? – вскричал я, подбегая, чтобы поддержать ее.

– Кто я? – сказала она. – Я дочь того, кого вы встретили, когда его вели на казнь, и вы можете спасти меня от опасности быть любовницей того, кто причиной смерти отца моего.

– Скажите только, что я должен делать? Я на все готов.

– Прежде всего вам надо знать, чего я боюсь и на что надеюсь. Я вам расскажу это в нескольких словах.

– Но не напрасно ли мы будем терять драгоценное время? Вы молоды, прекрасны, несчастны. Вы понадеялись на мое мужество и благородство, иначе бы вы меня не призвали. Чего же мне более?

– Теперь пока нам бояться нечего. Голова ичогланов по случаю праздника – в Серале, а в доме не спят, и бежать нам еще нельзя.

– Так говорите.

– Отец мой был грек, царской крови и богат. Это три преступления, которые в Константинополе стоят смертной казни. Голова ичогланов донес на него. Его взяли под стражу, меня продали, его отвели в тюрьму, меня – сюда, его приговорили к смерти, меня – к жизни. Одну матушку пощадили.

– О, я ее видел! – вскричал я. – Это, верно, она стерегла труп вашего несчастного батюшки?

– Да, да, – отвечала девушка, ломая в отчаянии руки. – Да, это наверняка была она!

– Мужайтесь! – сказал я.

– О, вы увидите при случае, что я мужественна! – сказала она с улыбкой, ужаснее слез. – Меня отвели к моему господину, к убийце отца моего, он запер меня в эту комнату. На другой день я услышала шум. Все еще надеясь, сама не знаю на что, я подбежала к окну: то отца моего вели на казнь!

– Ах, так это вы схватились за решетку, вы испустили горестный крик, который раздался в моем сердце.

– Да, это я, – отвечала она, – я видела, как вы при этом крике подняли голову и схватились за кинжал. Я угадала, что вы человек великодушный и спасете меня, если только сможете.

– О, конечно!.. Приказывайте, я сделаю все, что только возможно.

– Но для этого надо было как-нибудь вступить в сношения с вами. Я решилась сносить пока присутствие моего господина. Да, я без гнева смотрела на человека, запятнанного кровью отца моего, я говорила с ним и не проклинала его. Он считал уже себя счастливым и вздумал наградить меня этими богатыми платьями и великолепными вещами. Однажды утром ко мне привели Моисея, богатейшего ювелира во всем Константинополе.

– Как, этот жалкий еврей – богатый ювелир?

– Да. Я его давно знаю. У батюшки, кроме меня, детей не было, он меня баловал и покупал иногда у Моисея ткани и драгоценные вещи на огромные суммы. Я показала ему знаками, что мне нужно поговорить с ним. Догадливый еврей сказал голове, что с ним нет ничего, что мне нужно, и что он придет завтра. На другой день голова ичогланов должен был оставаться в Серале, но приказал, чтобы Моисея и без него впустили ко мне, но чтобы при этом были двое его сторожей. Между тем я все стояла у окна, надеясь, что как-нибудь увижу вас. И точно, я увидела, что вы идете. Тут мне пришло в голову бросить свой перстень, и вы подняли его с такой радостью, что с тех пор я уже полагаюсь на вас, как на друга. На другой день Моисей пришел, сторожа были тут, но я сказала ему все, что нужно было, по-итальянски. Я описала вас всего, от цвета ваших волос до формы вашего кинжала. Я все заметила! Моисей сказал, что он, кажется, вас знает. Вообразите мою радость! Не зная, удастся ли нам еще раз увидеться, мы приготовили все на нынешний день, потому что в Серале праздник, и голова должен быть там. Кормилица моя, которую оставили при мне, не из сострадания, а скорее по равнодушию, должна была, по обыкновению, ехать с капыджи к Моисею за духáми; он обещал, что вы будете в это время у него и приедете ко мне в ее платье. Между тем она пошла сказать матушке, чтоб у Галатской Башни был готов ялик. Моисей сказал, что пришлет мне гитару, если вы согласитесь идти на свидание… Он прислал мне ее… Вот она… А теперь и вы здесь… Хотите ли вы помочь мне? До сих пор все шло хорошо. Остальное зависит от вас.