Альберто Васкес-Фигероа - Монтенегро

Он давно уже не ждал ничего хорошего ни от «одетых кабальеро», ни от «голых дикарей», а после исчезновения негритянки Уголька, оказавшейся последним человеком, с которым он нашел взаимопонимание, и вовсе стал бродягой-отшельником, упрямо гнавшим прочь даже самые прекрасные воспоминания.

С тех пор как он ступил на эти берега, канарец стал свидетелем стольких чудес, что больше ничто уже не могло его удивить, хотя ему не исполнилось еще и двадцати трех лет, но груз прошлого избавил его от всяких иллюзий относительно будущего.

А потому встреча с испанскими моряками (а может, и снова с португальскими), людьми подлыми и грубыми, как он помнил, вечно дерущимися друг с другом не на жизнь, а на смерть, обуреваемыми жаждой золота, его совершенно не привлекала. Когда услужливые пакабуи предложили показать путь к побережью, на случай если корабли вернутся, Сьенфуэгос лишь вежливо отказался и дал понять, что предпочел бы остаться у них в гостях.

— Вот этот, самый прохладный дом отныне будет твоим, — сказали ему жители деревни с присущей им сердечностью. — Отныне наша пища будет твоей пищей, наша вода — твоей водой, а наши жены станут твоими женами.

В пище, к счастью, и впрямь не было недостатка, но что касается жен, то очень скоро вконец измученный Сьенфуэгос готов был умолять слишком гостеприимных туземцев, чтобы они хоть немного изменили своим обычаям. Вот уже третий день целая дюжина женщин толпилась в тени его крыльца, ожидая своей очереди. Девушки громко болтали и пересмеивались, подобно клиенткам салона красоты, хотя большинство из них выглядели так, что их бы к этим салонам даже близко бы не подпустили.

Но беззаботных пакабуев, похоже, веселили любовные затруднения канарца, и по вечерам они только и обсуждали, что его подвиги на этом поприще. Некоторые туземцы даже предлагали ему прекрасные браслеты или тяжелые золотые ожерелья в обмен на то, что он заставит стонать их любимых жен.

«Не похоже это на то спокойствие для души и тела, которое я ищу, пережив столько бед, — сказал себе канарец однажды утром, когда почувствовал, что его силы на исходе. — Или я найду способ спать в одиночестве, не обидев этих добрых людей, или от меня скоро останутся одни головешки».

К счастью, вскоре к нему на помощь пришла необычайно толстая и совершенно седая старуха по имени Мауа. Без долгих колебаний она разогнала настырных женщин, дожидающихся своей очереди на крыльце, обозвав их напоследок голодными пиявками, которые только и думают, как бы высосать до дна несчастную жертву.

— Ступайте лучше к своим мужьям-остолопам и сосите кровь у них! — возмущенно крикнула старуха. — А если у них не стоит, так вставьте им в задницу палку и трахайтесь с ней!

Некоторые женщины пытались возмущаться, но недолго, потому что толстуха пользовалась уважением, а может, просто тоже решили, что силы несчастной жертвы уже на исходе, и истощенный Сьенфуэгос рухнул в широкий гамак из красной хлопчатобумажной ткани и смог спокойно насладиться чудесным закатом над широкой и могучей рекой Магдаленой.

В сумерках вновь явилась величавая Мауа и принесла ему вкуснейший бульон из игуаны, в котором плавало два десятка крошечных яиц, и сочную рыбину в золотой чешуе, испеченную на медленном огне в банановых листьях.

— Почему ты это делаешь? — спросил Сьенфуэгос. — Или ты решила занять место этих женщин?

— Я? — от души расхохоталась старуха. — Вовсе нет. Я уже слишком стара, чтобы думать о подобных вещах. Мне нужно лишь, чтобы ты был в наилучшей форме, поскольку тебе предстоят более важные дела.

— Что еще за дела?

— В свое время ты все узнаешь, если, конечно, это время когда-нибудь наступит, — загадочно ответила старуха. — А пока что отдыхай, наслаждайся жизнью и ни в чем себе не отказывай. Ты слишком переутомился за последние дни.

Казалось, что с этой минуты единственным смыслом существования толстухи стал уход за чужестранцем, так отличающимся своим высоким ростом, рыжими волосами и густой бородой от низких, темноволосых и безбородых пакабуев. Она почти ни слова не говорила, как вдруг одним холодным утром, когда высокие горы на востоке скрылись за темными тучами, а влажный ветер завывал, оповещая о скором дожде, вдруг спросила:

— Тебе когда-нибудь доводилось убивать врагов?

— Одного я точно убил, — ответил канарец.

— И кого же?

— Одного гнусного кариба-людоеда, сожравшего двух моих друзей.

— Ты знаешь, что это такое? — вдруг спросила она, показывая блестящий зеленый камень величиной с куриное яйцо.

Канарец молчал, очарованный дивной красотой, гладкостью и сиянием великолепного изумруда.

— Никогда не встречал ничего подобного, — признался он наконец. — У адмирала был кинжал с маленьким рубином на рукоятке, но он ни в какое сравнение не идет с этим камнем, ни по размеру, ни по цвету.

— Это не камень, — произнесла Мауа с благоговейным ужасом. — Это капля крови Мусо, одного из богов, обитающих в центре земли. Когда Мусо, дарящий зеленый цвет деревьям, траве и кустам, сражается с Акаром, богом зла, что иссушает реки и сжигает леса, рев их битвы слышен даже на вершинах гор, и тогда содрогается мир и разверзается земля, и из нее бьет фонтаном кровь Акара. Сначала она раскаленная и красная, как огонь, но потом застывает и превращается в черный пепел. Зеленая же кровь Мусо, напротив, уходит в землю и там застывает, превращаясь в эти прекрасные камни, которые мы называем «яита». Тот, кто обладает яитой, обладает частичкой самого Мусо, поэтому лишь немногим людям позволено владеть этим сокровищем.

— И ты — одна из этих людей? — спросил Сьенфуэгос.

— Нет. К сожалению, нет, но меня попросили показать тебе камень.

— И кто же тебя попросил?

— В свое время ты все узнаешь, — загадочно ответила старуха, — и это время уже наступает.

С этими словами она тяжело поднялась на ноги и завернула огромный изумруд в чистую ткань, не коснувшись при этом самого камня.

— Теперь частичка твоей души заключена в яите, — добавила она. — И тот, кто умеет читать камень, узнает о тебе больше, чем знаешь ты сам.

— Глупости!

Он произнес это убежденно, но хотя за свою короткую жизнь повидал немало чудес, все-таки поразился удивительной красоте камня, как и загадочному тону старухи.

— Что вы знаете о яитах? — спросил он на следующий день, когда к нему явились трое молодых воинов, которые частенько заходили, чтобы послушать рассказы о дальних странах, сидя на полу возле его гамака.

— Только женщина, родившая сыновей, или мужчина, убивший врага в честном бою, может к ним прикасаться, — тихим шепотом ответил один туземец. — Это первое, чему нас учат, и если мы случайно встретим в горах такой камень, то должны бежать быстрее ветра и найти человека, который имеет право к ним прикасаться. Горе тому, кто коснется яиты, не имея на это права! Тот, кто на это осмелится, теряет мужество и становится похожим на женщину. Рассказывают, что где-то далеко, на берегу моря, живет целое племя женоподобных итотов, приговоренных жить как женщины за нарушение закона Мусо.