Олег Слободчиков - По прозвищу Пенда

Напрягая спины, гребцы налегли на весла. Течение стало разворачивать судна кормой к полуночи. Кормщик прикрикнул — кому грести, кому сушить весла. Его струг выровнялся, став носом по течению, обогнул мель и вышел на глубину. Гребцы все вольней взмахивали веслами. Они поднимались и опускались, как крылья могучей птицы в небе. На лопастях поблескивали неясные лучики скупого осеннего солнца. Подхваченные течением, суда набирали скорость.

Удалялось Енисейское зимовье с недостроенным острогом. Удалялся Ивашка Похабов. Ветер трепал его бороду. Пантелей, сидя на корме спиной к товарищу, раз и другой обернулся, махнул рукой и понял, что тот его не видит. «На брата глядит!» — подумал. Тряхнул головой и завел песнь не про вольного казака Илью Муромца, не про любимца богов атамана Ермака, а про плач Адама у ворот рая:

— «Не велел нам жить Господь во прекрасном раю.

Сослал нас Господь Бог на грешную нашу землю».

— «Ой, раю мой, раю, прекрасный мой раю!» — подхватили гребцы.

Далеко по воде разносились слова о нуждах и страданиях, о тоске, которую каждый из них в достатке испытал и носил в душе. Но только через песнь открывался смысл и высший промысел тех страданий.

Не любил прежде Угрюмка этой песни, а потому и не задумывался над ее словами. На этот же раз не мучили его нестерпимые воспоминания о давних унижениях. Вдруг открылись ему страдания человека, теряющего все разом, и затрепетала, захолодела душа, да так, что слезы выступили на глазах.

Еще вчера Угрюмке верилось, что он богат и впереди у него только счастливая жизнь. Отчего-то с малолетства чудилось ему: день придет — и в княжеских одеждах, с верными слугами отправится он в какую-то счастливую землю, где его кто-то ждет.

И осенило вдруг, что пока плачет Адам, у ворот рая стоя, он еще надеется и верит, что они распахнутся, он еще не представляет себе всех грядущих страданий, о которых лучше и легче не знать наперед всякому живущему. Но поющие-то знали, что плачь не плачь Адам, а ворота уже не раскроются никогда, и надо с этим смириться, как-то устраивать свою бренную жизнь. Надо привыкать к суровым будням, к голоду, к стуже, к подлости, к ненависти, к коварству и как-то выживать, помня о счастье и любви за запертыми воротами.

Новый, неведомый досель страх вошел в душу молодого и не бедного уже промышленного человека. Он понял, что безвозвратно втянут в этот суровый сибирский мир — и ничего другого, лучшего, уже не выпадет на его долю. Дай-то Бог вернуться к брату на своих нартах, со своим припасом в зиму да с мешком клейменых соболей на черный день. Больше и возвращаться-то некуда.

Осознав это, он глядел на удалявшийся острог, видел брата на низком берегу и старый крест, поставленный неведомыми скитальцами на Великом сибирском тесе. За полверсты жег его братнин взгляд, и чудилось, будто слышит он его молитву: «Радуйся, плавающих посреди пучины добрый кормчий».

Ака(эвенк.) — дядя.

Ама(эвенк.) — отец.

Аманаты — заложники.

Арза — молочная водка двойной перегонки.

Арха — молочная водка у бурят, тарасун.

Аяма(эвенк.) — хороший.

Бердыш — боевой топор на длинном черенке, совмещенный с копьем.

Бира(эвенк.) — река.

Бобыль — лично независимый, безземельный, бездомный крестьянин.

Боо(бурят.) — шаман.

Братина — сосуд для соборного застолья.

Булэшэл(эвенк.) — враг.

Ватага — промысловая артель.

Ветка — легкая лодка.

Гужом — конной, оленьей тягой.

Дикое поле — пустоши на месте бывших Курского, Северского, Черниговского, Рязанского и других княжеств, между Доном, верхней Окой и левыми притоками Днепра и Десны.

Дыгоны(эвенк.) — живущие у вершин хребтов, у истоков рек.

Дю(эвенк.) — чум.

Дялви(эвенк.) — свой, товарищ, спутник.

Ертаул — разведчик.

Жупан — короткий кафтан, обычно голубого цвета, в XVII веке распространенный в Речи Посполитой и среди казаков.

Зааманатить — взять в заложники.

Заскребыш — последний ребенок стареющих родителей.

Зипун — верхняя одежда из домотканого сукна.

Зыряне — устаревшее название коми-пермяков.

Ибде(эвенк.) — зять.

Ибдери(эвенк.) — свояки, роды, в которых брали жен.

Изба-однодневка — изба, которая собирается из готовых венцов за день.

Икогиры — племя, выделившееся из шамагиров.

Илэ(эвенк.) — человек-тунгус, современный эвенк.

Илэл(эвенк.) — тунгусы (эвенки).

Калужский царенок — Иван Дмитриевич, сын Марины Мнишек.

Камлать— шаманить с бубном, призывая духов.

Камчатый — из китайского шелка.

Капище — место языческих молений и жертвоприношений.

Кирея — свободная, широкая накидка без рукавов.

Кистень — боевое холодное оружие. Короткий черенок, цепью или ремнем соединенный с металлическим шаром.

Кичижники — русские гадатели по звездам.

Клепало — кусок дерева или камень, используемый вместо колокола.

Клепцы — охотничьи ловушки для промысла.

Кондагиры — племенной союз среднего течения Нижней Тунгус ки в начале XVII века.

Корольки — стеклянные бусы.

Кортома — традиция: «сибирцы» на период отсутствия продавали жен во временное пользование (обычно женщин нерусского происхождения).

Кошкин род — одно из прозвищ родни предков царей Романовых.

Кошт — расходы на содержание, иждивение.

Кут(эвенк.) — бесплотный двойник, не совпадает с русским понятием души.

Кут, юла(эвенк.) — нематериальные двойники людей и зверей.

Кутной угол — хозяйский угол в крестьянских избах — правый от входа.

Кушак — широкий матерчатый пояс.

Куяк — шлем, каска.

Кэрэиты — самое многочисленное из монгольских племен, исповедовавшее христианство несторианского толка в XIII веке.

Лавтак — шкура или ее часть.

Литвины — православные русичи, подданные дворянской республики Речи Посполитой, предки современных белорусов.

Лозьва, Чердынь — реки. Через Лозьву и Чердынь — один из путей в Сибирь купцов и промышленных, известный до похода Ермака.