Станислав Вольский - Завоеватели

Альмагро видит, как редеют ряды его солдат. Они отбиваются яростно, упорно, но пули мушкетов делают свое дело — и уже убит Оргоньес, и уже несут на носилках его ближайшего заместителя, Лерму. С губ маршала срывается проклятие. О, если бы вернуть былую силу этим ногам, которые не хотят повиноваться, этим рукам, которые висят, как плети! О, если бы стать прежним Альмагро — не юношей, даже не пожилым человеком, а хотя бы таким, каким он был четыре-пять месяцев назад!

— Пресвятая дева, помоги, выручи! — шепчет старик. — Не ради меня — ради Диего! Ведь ему всего семнадцать лет! Не дай погибнуть безвинному мальчику!

Альмагро хочет встать с носилок, приподымается — и падает. Небо глухо и немо. Небо не слышит его. Около двухсот трупов устилает поле битвы. Отряды его остались без начальников и разбегаются в разные стороны. Диего, его единственный Диего затерялся среди бегущих…

— Остановить их, дать команду! — бормочет он.

Приказы его еле слышны и не долетают до свиты. Тело недвижно, и даже знаками он не может пояснить свою волю.

Четверо солдат подхватывают носилки и спешат вниз, к подножию холма — может быть, удастся еще спасти старого воина и укрыть его в горах. Но через четверть часа к носилкам подъезжают десять кавалеристов из отряда Эрнандо и командуют:

— Сдавайтесь!

Носилки поворачивают к городу. Как в тумане, видит Альмагро гарцующего вдалеке Эрнандо. Эрнандо останавливается, смотрит на носилки, что-то говорит своему помощнику, и через несколько минут подскакавший солдат передает конвойным приказ начальника:

— Отнести его в ту же башню, где год назад сидели дон Эрнандо и его братья!

Приказ исполнен. Сурово глядят на узника каменные стены. Из отверстия пробивается и узкой полоской ложится на пол красноватый луч заходящего солнца. То же самое было здесь и год назад. Только стены глядели на Гонзало и Хуана Пизарро, и солнце золотило белую бороду Эрнандо. Башня та же — переменились только ее жильцы…

Альмагро теряет сознание.

— Как здоровье Альмагро? — озабоченно спрашивал в тот же вечер Эрнандо у своих приближенных.

— Плохо, сеньор губернатор! Сторожа говорят, что уже и губы у него посинели. Вряд ли он долго выживет.

— За его здоровье сторожа отвечают мне своей головой! — гневно воскликнул Эрнандо. — Послать ему лучшего вина, кушаний с моего стола, фруктов — всего, что можно! Альмагро должен жить!

Подчиненные изумлены — они не понимают неожиданного добросердечия этого каменного человека, — но спешат исполнить приказание. Когда губернатор вышел, сеньор Иглесиас, начальник кавалерии, обернулся к сеньору Рамону, начальнику пехоты, и, улыбаясь, заговорил:

— Дон Эрнандо будет очень недоволен, если Альмагро умрет не вовремя. Дон Эрнандо не любит, когда его враги отправляются на тот свет слишком скоро. Убить врага сразу — мало удовольствия. Вот смотреть, как он мучается, как он мечется по камере, словно дикий зверь, как он плачет и просит то о смерти, то о пощаде, — это очень по вкусу нашему губернатору. Будьте уверены, дон Эрнандо еще долго повозится с Альмагро!

Так оно и случилось. Эрнандо оказывал пленнику самые трогательные знаки внимания: посылал вино и фрукты, давал свидания с сыном, заботился о его удобствах, часто посещал его и обещал скорое освобождение.

— Вам нечего опасаться, сеньор Альмагро, — уверял он больного. — Как только вы оправитесь, вас перевезут в Город королей, и Франсиско, ваш старый друг, наверное, простит вам ваши ошибки. Только выздоравливайте скорее. Как вы думаете, удобнее будет вам отправиться в путь на носилках или верхом?

Растроганный Альмагро благодарил, плакал, говорил, что только небо сможет вознаградить Эрнандо за такое неслыханное милосердие. Ослабевшая память не помнила былых обид, размякшая воля страшилась тюрьмы, нищеты и смерти. Альмагро хотел теперь только одного: чтобы ему оставили жизнь и не лишили Диего пожалованных короной территорий. Каждый визит Эрнандо укреплял его надежды. Он стал заметно поправляться и с нетерпением ждал часа освобождения.

А тем временем, по приказу Эрнандо, судьи и городские писцы работали день и ночь. Опрашивали всех солдат, имевших претензии к Альмагро, записывали их показания, подводили оговоры под статьи испанского закона. Ничто не было забыто — ни неосторожные шутки насчет короля, ни захваченные у братьев Пизарро вещи, ни наказания, наложенные на подчиненных. Обвинительный акт все рос и рос и наконец превратился в огромный том в более чем тысячу страниц большого формата. 8 июля 1538 года следствие было кончено. Против Альмагро были выдвинуты следующие обвинения: во-первых, он, отправившись в поход против Куско, начал войну против короля и тем причинил смерть сотням подданных его величества короля; во-вторых, он вступил в заговор с инкой; в-третьих, он изгнал из Куско законные власти. Помимо этик наиболее важных пунктов, имелось множество других, основанных на жалобах отдельных лиц.

Альмагро не допрашивали и даже не вызвали на разбирательство дела. Без долгих прений суд в отсутствие обвиняемого вынес приговор: Альмагро должен быть публично казнен на главной площади столицы.

Когда Альмагро сообщили о приговоре, он долго не хотел верить. По его требованию, Эрнандо пришел к нему и подтвердил вердикт. Альмагро не узнавал губернатора — так непохож был этот жестокий, насмешливый человек на недавнего утешителя и друга.

Забыв свою гордость, Альмагро опускался на колени и молил о пощаде. Эрнандо смотрел на него долго и пристально. Потом, едва подавляя торжествующую улыбку, отвечал:

— Вы забываете, сеньор Альмагро, что я только слуга закона. Я не могу отменить законного приговора суда.

Альмагро упрекал Эрнандо в притворстве и вероломстве. Эрнандо, смеясь глазами, но не двигая ни одним мускулом, ледяным голосом отвечал:

— Вы были мне другом, пока королевский суд не признал вас преступником. А преступник, провинившийся перед королем, не может быть другом королевского губернатора.

Альмагро грозил гневом испанского двора, кричал, что такая несправедливость не пройдет даром даже наместнику. Эрнандо, небрежно сбивая хлыстом пыль с сапога, говорил:

— Маркизу де-Альтавильяс, ежегодно посылающему в Испанию целые флотилии с золотом, не страшны никакие наветы.

Альмагро приходил в отчаяние, плакал. Мелкие старческие слезы текли по сморщенному лицу, и дрожащая рука, бескровная и иссохшая, как пергамент, едва успевала отирать их. Могучий воин, непобедимый конквистадор превратился в беспомощного ребенка. Эрнандо глядел на него с презрением и наставительно произносил:

— Я не узнаю вас, сеньор Альмагро. Вам, испанскому кабальеро и храбрейшему сподвижнику моего брата, не подобает вести себя так унизительно. Вы лучше бы сделали, если, бы остающееся у вас время употребили на то, чтобы примириться с богом.