Владимир Прасолов - Золото Удерея

— Федор, смотри вперед, ежели кто встречь, надо раньше усмотреть, укроемся. Догнать меня по реке никто не сможет, но то, что вы со мной, знать тоже никому не надо.

— Хорошо, смотрю.

Только сейчас, когда они уже ходко спускались по реке, Федор вспомнил про ладанку, про то, как вела она его. Он просто не успел поделиться этим с Семеном, и теперь тоже не мог, между ними сидел, управляясь с лодкой, Фрол. Федор сунул руку за пазуху и нащупал ладанку. Он погладил ее пальцами, и ему показалось, что шевельнулось что-то на ее поверхности.

Она живая, волшебная! Она ответила на его ласку! Он улыбнулся, надо же так, столько разных бед навалилось, а тут душа поет от счастья. Чего ей, душе, для счастья-то надо? Кто ответит? Мужик, прошлый год по весне по талому уж льду провалился, да успел выскочить чудом, на весь берег орал, что он самый счастливый на свете. И в чем то его счастье было? В том, что на корм рыбам не пошел? Или в том, что, последнее потеряв — поклажа с добром утопла, — жив остался? Может, уже в том, что живет человек, и есть счастье для него? Вот же, калика под храмом который год сидит, милостыню просит и всегда улыбка на чумазом лице, весь в грязи, а глаза веселые — ему милостыньку бросают, а он говорит: «Счастья вам!» Выходит, он своим счастьем со всеми делится. Может, потому и нищ, что всем свое счастье отдает, а может, и не в том счастье, что от злата карманы рвутся? А тот нищий, получается, богаче счастием своим того богатея, что монетку ему бросил. Федор до боли в глазах вглядывался в рябящую волнами даль по реке. Не нужна им встреча с людьми, нельзя человека подводить, никак нельзя. Миновав стрелку, там, где Тесей с Ангарой сходятся, Фрол прижался ближе к берегу. Вдали на реке стали видны лодки — Кулакова деревня была не так далеко. Оставив острова правее, вскоре они вошли в бурное русло одного из притоков. Фрол, на минуту причалив, вытащил из кустов длинные и отшлифованные до гладкости шесты.

— Держи, — протянул он шест Федору, — пойдем о двух шестах, здесь течение сильное.

Через час мокрая рубаха Федора прилипала к телу, комары не давали дышать, то и дело попадая в рот или в глаза отчаянно толкающих лодку Федора и Фрола.

— Давай к берегу, вон туда, там ветерок, — скомандовал Фрол, и они дружно направили лодку в небольшую лагуну.

Семен, намотавший на голову тряпья от комаров, высунулся, поглядел вокруг и спросил:

— Что, братцы, приехали?

— Нет, Семен, только ехать собрались, — отшутился Фрол.

Федор уже выпрыгнул на берег:

— Пересидеть полуденный жар надо. Ох, эх! Да тут съедят кровососы…

— Федор, давай дымовуху варгань.

— Хорошо. Вот здесь, на солнышке, на ветродуе. Интересно, почему комары больше в тени нападают?

— А они бесовы дети, потому солнышка и не любят.

— Нешто столько у беса детей — тьма!

— Вот именно тьма, только жизнь у них мгновение, по сравненью с любой тварью божией, — прихлопнув несколько насекомых разом на своем лбу, ответил Семен.

— Пали, дядя Семен, сейчас они у нас дымку нюхнут!

— Заодно и перекусим, — развязывая свой мешок, сказал Фрол, — по такой воде тяжело подниматься будет. Подкрепиться надо. Угощайтесь, чем Бог послал.

Фрол вытащил полкаравая хлеба, пироги с капустой и крынку с молоком.

— Ты тоже не побрезгуй. — Семен выложил из мешка вяленую медвежатину и несколько луковиц.

— Благословите, боги родные, пищу сию, воздайте всем труд свой и любовь в нее вложившим любовью и благостью своей, — перекрестив пищу, произнес Фрол.

— Какая-то странная молитва у тебя, Фрол?

— Не странная, а старинная.

— По-староверчески, что ль? — откусывая от пирога с капустой, спросил Федор.

— Нет, то по нашей, древней вере, по родной.

— Это по какой такой родной? Разве христианская вера нам не родная? — проговорил с опаской Семен.

— Так как она может родная быть, когда введена была на Руси токо при князе Владимире, а до того что, в безверии народ жил?

— Интересно, как же он тогда жил, наш народ, без Христа-то?

— То старца спросите, он знает, а мне просто она, родная вера, по душе пришлась.

— Так это как же, Фрол, ты что ж, не крещеный, что ли, на басурманина вроде не похож и не старовер, говоришь? — серьезно спросил Семен.

— Да крещеный я, во, на, смотри, крест на теле, только ближе мне вера древняя, а то, что меня в младенческом возрасте в христианскую православную веру обратили, то не беда, — спокойно пояснил Фрол.

— Выходит, ты, Фрол, язычник, — сделал заключение старатель.

— Может, и язычник, а что в этом плохого? Мне ведь по храмам да церквям ходит некогда, на коленях не привык ползать, попам руку целовать шея не гнется. А тут боги всегда со мной, вот они, на этой поляне с нами сидят, слушают наши споры и хмурятся.

Федор при этих словах прямо с куском пирога во рту огляделся кругом, проглотив, спросил:

— Чё это они хмурятся?

— А то и хмурятся, что забыли мы историю рода своего.

— А ты что, Фрол, про это знаешь? — не унимался Семен.

— Не, я пока еще не знаю, но знаю того, кто знает.

— Я тоже узнать хочу.

— Вот придем к старцу Серафиму, Федор, его и попросишь рассказать.

— Слышал я еще на Урал-камне про такого старца. Так это у него Федысина Анюта?

— У него.

— Федор, помнишь, мы про счастье человечье говорили?

— Помню.

— Так вот, покойный Лексей мечтал с этим старцем свидеться, да не смог. Он прямо так и говорил: эх, великое счастие для него было бы Серафима-отшельника повидать, сказки его послушать. А нам оно само пришло, во как бывает!

— Сказки — ведь это же то, что придумано, ну там про Кощея Бессмертного, не вправду же это?

— Ага, Федь, не вправду, особо про царицу горы… точно враки, — многозначительно сказал Семен.

Федор чуть не подавился, быстро взглянул на ухмылявшегося Семена. Да уж враки, а как же ладанка? Семен еще не знает, что на берегу было!

— Вкуснотища! Спасибо! Соскучился по домашней стряпне, — поблагодарил Федор охотника, красноречиво посмотрев на Семена.

Фрол, закончив с едой, сполоснул руки в реке и, поднявшись к костру, спросил:

— Чем это ты, Федор, таких врагов себе нажил?

— Это ты про что, дядя Фрол?

— Да про то, что тебя как убийцу ищут.

— Не убивал я никого.

— И про то я знаю, только это мало кому известно, а перед всем миром ты убивцем теперь значишься.

— А откуда тебе знать, что я не убивал?

— Люди добрые о том сказали, тоже тебя ищут.

— Для чего?

— Нужен ты им, чтобы кривду, на тебя возведенную, низвергнуть, чтобы правда наружу вышла и виновники истинные перед миром предстали. В этом их интерес к тебе. Так ты не ответил. Отчего на тебе напасти эти?

— Если честно — не знаю, но догадываюсь. — Федор серьезно поглядел в глаза охотнику и замолчал, дав понять, что больше об этом ничего не скажет.