Александр Сурков - Пираты сибирского золота

Он знал, что через неделю, если он не достанет денег, всё провалится в тартарары. Его труд почти за 12 лет полностью испарится. Он станет нищим, а ещё раз начинать сначала — нет сил.

Стремительно наступала осень. Мысль о том, что можно найти выход, если сразу получить с полпуда золота и продать его. Он прекрасно знал, что в эту пору как частные старатели, так и государевы прииски отправляют добытый металл в города — хозяевам. Одни везут или несут его сами, в заплечных котомках, другие снаряжают конвои с охраной.

К тому времени он отлично знал, где и кто добывает золото в этом заброшенном крае. Пути перевозки и переноски драгоценного металла — тропы и реки — ему также были ведомы. Егорыч, добравшийся с его прииска в Вилюйск с известием, что всё надо закрывать (денег не было уже пару месяцев), понял его мысль с полуслова.

Они оба слишком много вложили в дело, которое вотвот должно было начать окупать расходы. Если сейчас не решиться и не достать необходимой суммы, то всё пойдёт прахом. Они ушли в тайгу на дальнее урочище, мимо которого шла тропа с пяти действовавших тогда приисков. Этой же трассой пользовались частные золотодобытчики, возвращаясь после сезона золотодобычи в тайге.

Через четверо суток, глухой ночью Василий и Егорыч вернулись и принесли около пятидесяти фунтов шлихового золота. Двое бедолаг, старавшихся почти два года и столько же не выходивших из тайги в жилуху, были с их золотишком подловлены в тридцати верстах от Вилюйска. Почти в упор застрелены залпом двух ружей, заряженных картечью, и зарыты. Свидетелями были только птицы-кедровки, взлетевшие от залпа, да эхо.

Шустрый Егорыч сдал золото, якобы добытое на прииске, получил деньги и повёл груженый продуктами и припасом на зиму караван на Валунистый. Предприятие Василия, то бишь почётного гражданина г. Томска Попова, продолжало существовать и строить диковинный в тех местах прибор для промывки золота со следующей весны.

Именно этот случай что-то перевернул в сибирской жизни кавалергарда. Он вдруг подумал, что организация прииска, добыча золота и всё бесконечное время в заботах, боязнь вылететь «в трубу», если золотце не даётся по разным причинам, — слишком долгий путь к благосостоянию и спокойствию.

Он понял, что его сущность не приемлет медленного и долгого. Быстрота и натиск, как говорил А. Суворов. Однако какой-то внутренний голос тихо шипел неслышный никому, кроме него: «Ты уже был вором, когда ходил в кавалергардах! Вспомни, как ты попал в эти края». Спасительная мысль о том, что он не вор, а пират — пират российского золота — совсем его успокоила. Жизнь продолжалась.

Следующим летом его прииск заработал на полную мощность. Новые золотомоечные машины: одна — с притиркой песков в корытообразном грохоте, другая — изобретённая Черепановым и улучшеная Гаваловским в 1832 году на Урале, да ещё амальгаматор, поставленный для извлечения золота.

Для подачи золотоносных песков на промывку была поставлена ещё одна машина — песковоз. Теперь это называют транспортёром. На приисках обычно золотоносную породу подвозили на промывку на таратайках, тележках, тачках, подносили на носилках.

Прииск Попова, как говорится, был оборудован лучшей техникой. Вместе с тем она доставляла много хлопот и до начала добычи золота стоила больших расходов.

Расходы не только окупались, но и появилась хорошая прибыль. Она стала стабильной, однако и Василий стал другим. Его голову занимали иные мысли. Теперь он думал о другом. Где и как взять золото, да побыстрее, и чтобы никаких свидетелей.

Официально действующий прииск, это, как теперь говорят — крыша того, что творится в глубинных дебрях вековой тайги, но тихо, без шума. Последнее стало тайным кредо бывшего кавалергарда Дворжевского, ныне старца Василия.

За окном гудела и выла на все мыслимые голоса пурга. Во дворе снег лежал по самые окна. В доме было тепло, пахло сухими грибами и жасминовым китайским чаем. Старец Василий сидел в одиночестве, в своём кресле перед самоваром. Мерцала лампадка перед иконой, в бронзовом подсвечнике тихо плакала толстая свечка.

Этим вечером хозяин был спокоен, обычные боли в груди утихли, голова стала лёгкой, на душе наступило просветление. Он смотрел на фунтовую коробку с драконами, где был чай особенного вкуса. Все, кроме него, в посёлке пили плиточный чай из лавки, а этот — жасминовый, 10 коробок, прибыл только вчера с обозом купца Сурова из Иркутска. Чай старцу очень нравился. Что-то необычное было и в его вкусе, и в запахе, и, что более всего радовало, это бодрость, которая с каждым стаканом напитка вливала в старое тело необычное ощущение лёгкости жизни. Вдруг в голову пришла мысль о том, что когда-то очень давно он ощущал подобное, и даже этот необычный вкус чая ему был давно знаком. Откуда взялась эта мысль? Он ещё раз посмотрел на цветную коробку с зелёными драконами. Взял её, повертел в руках, открыл. Аромат жасмина окутал всё его существо.

Что-то до боли знакомое мелькнуло в мозгу и тут же исчезло. Подчиняясь какому-то странному порыву, старец придвинул к себе чашку, на две трети её заполнил заваркой из коробки, залил доверху кипятком из самовара и накрыл чашку блюдцем. Поставил контрабандную коробку возле самовара и вновь стал в неё всматриваться. Невероятно тонкий и острый аромат жасмина заполнил всю комнату, и даже свеча на массивном подсвечнике стала гореть ярче.

Какие-то неосознанные воспоминания медленно выдавливались из тайников памяти. Они ещё не приобрели чёткости, но предчувствие страшной, с трудом забытой боли уже надвинулось вплотную. Легко встав, что с ним не случалось уже давно, он обошёл стол и встал перед иконой, истово крестясь. Вернулся, сел в кресло и, взглянув на коробку с чаем, где извивались рисованные драконы, углядел на рисунке у дракона своё лицо, но не то, что у него, а гораздо моложе, лет на шестьдесят. Точно, это было его лицо. Он даже цвет глаз разглядел. «Мои глаза, и даже курчавая бородёнка с усами мои. Как живой. Спаси Господи!!»

Схватив коробку с чаем, открыл её и затянул внутрь. Однако вместо чая в коробке, переливаясь металлическим блеском, светилось шлиховое золото. Каждая золотинка — это ставшая тяжёлой и блескучей, лежавшая ранее здесь заварка. Коробка стала непомерно тяжёлой, а на поверхности «заварки» извивалось зеленовато-ярко жёлтое, чешуйчатое, как в золотых латах тело дракона с его головой.

«Видать, я „погнал беса“ [66] «Погнать беса» — сойти с ума, рехнуться. »,— подумалось старцу, а как хорошо начинался вечер! Во рту пересохло, коробка упала на стол. Старец схватил чашку. Жасминовая заварка поднялась над ней, как паста из тюбика. Он придавил ложкой разбухшую массу чая до появления жидкости и с жадностью отхлебнул чифиру. Горячая, горькая, вяжущая субстанция с бульканьем исчезла в горле. Василий ещё раз надавил на распаренную заварку ложкой до появления тёмно-коричневого раствора и отхлебнул ещё раз. Вторая порция чифира обожгла горло.