Александр Авраменко - Красно Солнышко

Всю ночь племя гудело, грохотали барабаны войны. Воины доставали оружие, проверяли луки и стрелы, готовились к битве, делились на отряды, которые двинутся к стойбищу белых, станут убивать их, жечь посевы и жилища. Суетились скво, собирая мужей, братьев и детей в путь неблизкий, кровавый. Горящими восторгом глазами смотрела ребятня на старших, ведь те идут на подвиги, нести смерть врагам! Ибо нет племени под солнцем сильнее, чем сенека. И славны союзники их – каюга, онондага, мохоки и тускарора. Позор предателям онайда, изменившим людям одного с ними языка и крови! Ну да с ними после победы разберутся.

Лишь под утро угомонилось стойбище. Заснули люди. Дремлют и собаки их, пушистые лайки. Спят все. Мирно и спокойно. И не видят они, как из густого тумана, павшего на озеро, где на берегу стоят длинные дома племени, появились деревья не деревья, шесты не шесты. Бесшумно они двигаются над сизым маревом, ещё в полутьме. И самый зоркий сенека не может увидеть их.

Приблизились к берегу эти шесты, замерли. И ни звука. Не понять даже, как стоят эти деревья голые, без вершин и веток, на воде. Зато вдруг вскарабкались на них фигуры тёмные, устремили взгляды свои на стойбище на один краткий миг, затем снова в тумане скрылись. Едва заметно вспыхнул на миг огонь в глубине сизой мари. Затем что-то скрипнуло едва слышно… Шевельнула ушами лайка, в чём дело? Показалось? Снова задремала собака… И вдруг – удар. Сухой. Гулкий. Так бьёт ствол, катящийся по склону, в другое дерево. Вскочил пёс, залаял от неожиданности громко, будя хозяев. Да поздно: четыре огненных кома взмыли в небо светлеющее и пали на все четыре дома стойбища. Взметнулось пламя невиданное до самых небес, грохот, подобный грому небесному, прокатился над притихшими в ужасе окрестностями. И раздался дикий вопль горящих заживо людей… Выламывали в ужасе люди стены лубяные, рвались, оставляя клочья кожи, сквозь прочные ветки, из которых был сплетён каркас их жилищ. Невыносимо жаркое пламя охватывало тела. И бились горящие от страшной, смертной боли на земле, метались по проходу, пытались выход найти, но тщетно – там ревело неведомое пламя. Обезумев, бросались некоторые в огонь, желая прекратить свои мучения, да только усиливали всеобщее смятение и ужас их крики. А из тумана озёрного уже послышался новый удар, и снова взмывают в небо огненные шары.

Ударили вёсла по воде – и вот из серой стены вынырнули острые носы невиданных каноэ великанских размеров. Прыгают с них закованные в сверкающие шкуры, которые не берёт ни томагавк, ни стрела, гиганты, разворачиваются в цепь, и катится по земле пёс, который храбро попытался защитить своих хозяев. Адская боль плещется в маленьком смелом сердце – с хрустом сломались клыки, сталь ухватившие по незнанию. Лишь жалобное скуление может издавать собака, чувств от боли лишившаяся. Падают под ударами невиданных длинных ножей те, кто всё же смог вырваться наружу, а с невообразимых каноэ уже сброшены широкие мостки, и по ним съезжают те самые небывалые звери, несущие на своих спинах воинов. Но не стали бледнолицые врываться в посёлок-стойбище. Всадники обогнули бушующие на месте длинных домов жуткие пожарища, охватили его кольцом, отрезая от полей и синеющего вдали леса, где таится спасение. В панике бегут чудом уцелевшие, но верен глаз и тверда рука слава – щёлкает звонко тетива, и валится пробитый тяжёлой боевой стрелой беглец наземь, обагряя её своей кровью. Здесь, в этом племени, как ни нужны славам рабочие руки, пленных не будет. Не будет и в других родах сенека. Сломан томагавк вождя. Истреблены будут все, до последнего меднокожего.

Стихает пламя. Прогорает огонь. Видно это по тому, как меняется цвет пламени. Всюду тела убитых. Мужчины, женщины, дети. Неслыханная жестокость. Не всем она по душе. Но… надо. Ибо теперь славы – племя. И хотя по незнанию подписал Брячислав смертный приговор сенека, но разве те лучше славов, истребив гуронов? Око за око. Зуб за зуб. Не ими придуман этот древний, как сам мир, закон. Не славам его и отменять. Ибо это и есть война. Кровавая, беспощадная, со своим жутким ликом.

Закончено истребление. По-другому и не назвать то, что произошло на месте многолюдного некогда становища. Проходят цепью славянские воины по селению, проверяя, не выжил ли кто. Помогают им в этом огромные волкодавы, каждый в два раза больше местных лаек. Да и волки не отстают от них. Взмах огромных челюстей, тупой хруст – рывок, бьётся на земле тело лайки, защищавшей тело убитого ребёнка от поругания. Сверкает на вышедшем солнышке меч, и вздрагивает в последнем вздохе грудь женщины, пробитая тяжёлой зубчатой стрелой. Нагибается воин, вырывает орудие смерти из тела, ругаясь, очищает наконечник от клочьев мяса пучком травы, вырванной закованной в перчатку рукой. Несколько раз втыкает в землю, вытирая от крови острую смертоносную сталь, идёт дальше.

Находят двоих живых. Скво и мужчину. Они ещё дышат, хотя одна стрела пронзила их обоих. Похоже, воин пытался защитить жену или сестру. Поднимается меч, но следует окрик – князю нужны проводники. Знает воин, где находится следующее селение. А судя по тому, что вышло, дорога воину эта женщина, и, чтобы спасти её, покажет он путь к своим соплеменникам. Впрочем, славы уже знают дорогу. Но проводник им не помешает.

Быстро стаскивают тела в кучу, поливают их маслом. Летит в страшную груду факел, с рёвом вспыхивает огонь. То – жертва Перуну, новому богу этих мест. И кажется всем, что слышат они довольное уханье бога воинов, насыщающегося сотнями смертей. И вздымается к небесам чёрный жирный столб дыма, возвещая – Смерть-Морана пришла к вам, люди с кожей цвета меди.

Отчалили лодьи, отдыхают на них воины и кони, прядают в чутком сне ушами псы, когда раздаётся с кормы дикий вопль истязуемого. Раскалён в огне нож, светится его лезвие белым цветом. Словно символ Трёхликого, привязан к раме из копий меднокожий мужчина. Время от времени лениво касается его кожи пылающее лезвие, и слышен очередной вопль. В промежутках между пытками задают ему один вопрос:

– Где селение? Покажи дорогу. Сколько воев осталось?

Но молчит воин, хотя нет живого места на нём. Терпит, хотя уже сорвал голос в воплях бесплодных. Положил руку на плечо князя Путята. Жестокая улыбка играет на губах жреца. Преступил он все заветы, кои впитывал с детства вместе с молоком матери. И некуда ему отступать.

– Бесполезно, княже. Он скоро уйдёт на поля вечной охоты, если мы продолжим в том же духе. Пусть приведут скво. Тогда он заговорит.

Согласен Брячислав. Отдаёт короткое распоряжение, и вскоре тащат воины женщину, взятую в плен. Она ранена легко. Лишь чуть вошла стрела в её тело, закрыл собой скво воин. Потому и спаслась. Да ещё была та стрела на излёте, перед тем как в цель попасть, пробила тотемный столб сенека. Потому и не убила обоих на месте.