Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 13

— Постыдитесь, приятель, — сказал Ричи, — вспомните, откуда происходят Стюарты. Неужели вы думаете, что в случае нужды у них не хватит копий или палашей? Но оставим, этот разговор — рассуждать о подобных вещах опасно. Еще раз спрашиваю вас: какое вам дело до всего этого?

— Какое дело? Да разве я не обратил на Пегги Рэмзи все свои помыслы с первого дня, как поступил в лавку ее отца? Не таскал ли за ней целых три года ее деревянные башмаки, не носил молитвенник, не чистил подушку, на которой она стоит в церкви на коленях? И разве она хоть раз сказала мне, чтобы я этого не делал?

— Если вы ограничивались лишь этими мелкими услугами, то чего ради ей было отвергать их? Эх, приятель, мало, очень мало найдется мужчин, хоть среди дураков, хоть среди умников, которые знают, как вести себя с женщинами.

— Да разве не рисковал я ради нее своей свободой и даже чуть ли не своей головой? Не она ли… Нет, это не она сама, а та проклятая ведьма, которую она на меня напустила, уговорила меня, как последнего дурака, переодеться лодочником и помочь этому лорду, черт бы его побрал, удрать в Шотландию, А он, вместо того чтобы тихо и мирно сесть на корабль в Грейвсенде, раскричался, разбушевался, стал грозить пистолетами и принудил меня высадить его в Гринвиче, где он так набедокурил, что сам в Тауэр угодил и меня за собой потащил.

— Ага, — сказал Ричи, придавая своей физиономии еще более глубокомысленное выражение, нежели обычно, — так это вы были тот лодочник в зеленой куртке, который вез лорда Гленварлоха вниз по реке?

— Да, я и есть тот болван, который не догадался утопить его в Темзе, тот самый парень, который нипочем не хотел сознаваться, кто он и откуда, хоть его и пугали объятиями дочки герцога Эксетерского.

— А кто она такая, любезный? Должно быть, порядочная уродина, раз вы так боитесь ее, несмотря на ее знатность?

— Я о дыбе, о дыбе говорю, приятель. Где вы жили, что никогда не слыхали о дочке герцога Эксетерского? [196] Так назывался вид дыбы, применявшийся в лондонском Тауэре. (Прим. автора.) Все герцоги и герцогини Англии ничего не добились бы от меня, но правда вышла наружу каким-то другим путем, и меня выпустили. Я бросился со всех ног домой, воображая себя умнейшим и счастливейшим малым во всей округе. А она… она вздумала заплатить мне деньгами за мою верную службу! И говорила со мною так ласково и так холодно в одно и то же время, что мне захотелось очутиться в самом мрачном подземелье Тауэра. Лучше бы меня замучили пытками до смерти, тогда я не узнал бы, что этот шотландец отбил у меня мою милую!

— Но точно ли вы уверены, что потеряли ее? — спросил Ричи. — Мне как-то не верится, что лорд Гленварлох женится на дочери торговца, хотя должен признать, что в Лондоне заключаются самые диковинные браки.

— Говорю вам, что едва лорда освободили, как он вместе с мейстером Джорджем Гериотом с соизволения короля отправился делать ей предложение, честь по чести. Ладно еще, что лорд пользуется милостью при дворе, а то у него и клочка земли не осталось бы.

— Ну, а что сказал на это старый часовщик? Не спятил с ума от радости, чего вполне можно было бы ждать от него?

— Он перемножил шесть чисел, объявил результат, а затем дал согласие.

— А вы что сделали?

— Бросился на улицу, сердце у меня горело и глаза кровью налились. И кто, вы думаете, попался мне первым навстречу? Старая ведьма, матушка Садлчоп. И что же она мне предложила? Выйти на большую дорогу.

— Выйти на дорогу, любезный? В каком это смысле?

— Ну, как подручный святого Николая, как разбойник вроде Пойнса и Пето и других молодцов из пьесы. А кто, по-вашему, должен был стать моим начальником? Она, верно, приняла молчание за согласие и думала, что я погиб безвозвратно и даже помышлять не могу о спасении, и потому выложила мне все, прежде чем я успел слово вымолвить. Кого она мне прочила в начальники, как не того мошенника, которого я отдубасил на ваших глазах в ресторации, когда вы служили лорду Гленварлоху, трусливого мерзавца, вора и буяна, известного в городе под именем Колпеппера.

— Колпеппер? Хм, я кое-что слыхал об этом негодяе, — пробормотал Ричи. — А не скажете ли, мейстер Дженкин, где его можно найти? Вы оказали бы мне этим важную услугу.

— Он где-то скрывается, — ответил подмастерье, — его подозревают в каком-то гнусном преступлении, наверно в том зверском убийстве, совершенном в Уайтфрайерсе, или еще в чем-нибудь подобном. Я мог все разузнать у миссис Садлчоп, так как она предлагала мне встретиться у Энфилдского леса с Колпеппером и другими молодцами, чтобы вместе ограбить какого-то путешественника, который едет на север с большой казной.

— И вы не согласились на столь заманчивое предложение?

— Я обругал ее старой каргой и пошел своей дорогой.

— А что же она сказала вам на это, приятель? Ваш отказ, должно быть, всполошил ее?

— Ничуть не бывало. Она расхохоталась и заявила, что шутит. Но я-то уж хорошо научился различать, когда эта бесовка шутит, а когда говорит всерьез; меня не проведешь. Впрочем, она знает, что я никогда ее не выдам.

— Зачем выдавать, об этом и речи нет; но разве вы чем-нибудь связаны с этим прытким Пепперколом, или Колпеппером, или как еще его там зовут, что хотите позволить ему ограбить честного человека, который держит путь на север и, как знать, может оказаться славным шотландцем?

— Да, который вывозит к себе домой английские денежки, — заметил Дженкин. — Будь он кем угодно, пусть их ограбят всех подряд — мне все равно: я сам ограблен и погиб.

Ричи наполнил до краев стакан своего приятеля, настаивая, чтобы тот выпил, как он выразился, досуха.

— Эта любовь, — сказал он, — просто ребячество, недостойное такого славного молодца, как вы, мейстер Дженкин. Если уж вам непременно хочется себя потешить, то за чем дело стало — в Лондоне найдется много девушек не хуже Пегги Рэмзи, хотя, по моему мнению, надежнее попытать счастья со степенной особой. Нечего так тяжело вздыхать, это чистая правда:: свет не клином сошелся. К чему вам, ловкому, смышленому молодому человеку, каких поискать, к чему вам сидеть повеся голову? Не лучше ли решиться на какой-нибудь смелый шаг, чтобы поправить свои дела?

— Говорю вам, мейстер Мониплайз, я нищ, как ваш брат шотландец. Я бросил ученье и собираюсь бежать из Англии.

— Как можно! — воскликнул Ричи. — Это не годится, любезный. Из собственного печального опыта я хорошо знаю, что у кого пустое брюхо, тот поневоле падает духом. У кого штаны дырявые, тот сидит смирно. [197] Последние изящные слова были произнесены герцогом Дугласом, по прозвищу Лесничий, после того, как он был ранен и взят в плен в битве при Шрусбери: …И был захвачен Дуглас, перед этим В трех встречах перебивший подставных, Одетых королем… (Перевод Б. Пастернака) Будьте мужественны, приятель; вы когда-то оказали мне услугу, и теперь я вам отплачу тем же. Если вы устроите мне встречу с тем капитаном, то сделаете самое доброе дело в своей жизни.