Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 17

— Поистине, брат Зоровавель, — ответил Кромвель, привыкший к таким вспышкам фанатизма у своих приверженцев, — мы желаем, чтобы было именно так: мы не хотим ни мягко спать, ни есть вкуснее, чем последний из тех, кто служит под нашими знаменами. Право, ты удачно выбрал, чем мне подкрепиться, и запах этой пищи приятен моему обонянию.

Он встал с постели, на которой лежал полуодетый, завернулся в плащ, сел на стул и с удовольствием поел поданной ему простой пищи. Во время еды Кромвель приказал Пирсону закончить рапорт.

— Не стесняйся присутствием достойного солдата, дух его подобен моему…

— Но прежде всего, — заметил Робинс, — надо тебе доложить, что Гилберт Пирсон не в точности выполнил твой приказ насчет мятежников, которых ты велел казнить в полдень.

— Какая казнь?.. Какие мятежники? — спросил Кромвель, положив нож и вилку.

— Те, что сидят в тюрьме здесь, в Вудстоке, — ответил Зоровавель. — Ваше превосходительство приказали казнить их в полдень, как мятежников, захваченных с поличным.

Кромвель вскочил.

— Негодяй! — вскричал он, обращаясь к Пирсону. — Неужели ты дерзнул коснуться Марка Эверарда? Он не виновен, потому что был обманут мерзавцем, вставшим между нами… Неужели ты наложил руку на этого назойливого пресвитерианского священника, чтобы все его единоверцы стали кричать о кощунстве и навсегда отшатнулись от нас?

— Если ваше превосходительство хотите, чтобы они жили, то они живы… Их жизнь и смерть зависят от одного вашего слова, — сказал Пирсон.

— Освободи их; я должен, если возможно, привлечь на свою сторону пресвитериан — Рочклифа, архизаговорщика, — продолжал Пирсон, — я хотел казнить, но…

— Душегуб! — воскликнул Кромвель. — Неблагодарный и недальновидный… Ты хочешь уничтожить нашу приманку? Этот доктор подобен колодцу; правда, он неглубок, но все-таки глубже, чем ключи, которые изливают в него свои тайны; а я приду с насосом и выкачаю их всех на поверхность. Освободи его и дай ему денег, если нужно. Я знаю, где он может скрыться; пусть уходит, мы будем за ним следить. Что это вы так мрачно переглядываетесь, как будто хотите сказать что-то, да не смеете. Уж не казнили ли вы сэра Генри Ли?

— Нет. Хотя этот человек, — ответил Пирсон, — закоренелый мятежник.

— Да, но он также благородный осколок старинного английского дворянства, — сказал генерал. — Знать бы, как добиться расположения этой породы! Но мы, Пирсон, вместо королевской мантии носим на теле латы, а скипетры наши — мечи; мы слишком недавно вышли в люди, чтобы нас могли уважать эти гордые враги республики, которые подчиняются только особам королевской крови. А посмотрели бы они: ведь самый старинный монарший род в Европе происходит всего лишь от удачливого солдата! Почему один человек пользуется почетом и окружен приверженцами из-за того, что он потомок победоносного военачальника, а у другого, который по личным качествам может соперничать с основателем той династии, меньше почета и сторонников? Ну хорошо, сэр Генри жив, он нам еще пригодится. Его сын, в самом деле, заслужил смерть, и, конечно, он казнен.

— Милорд, — запинаясь, произнес Пирсон, — если ваше превосходительство нашли, что я был прав, когда задержал исполнение ваших приказаний относительно стольких людей, я надеюсь, вы не будете порицать меня и за это: я подумал, что лучше подождать более точных распоряжений.

— Сегодня утром ты в очень милостивом настроении, Пирсон, — заметил Кромвель, не вполне удовлетворенный его ответом.

— Если вашему превосходительству угодно, виселица готова и палач тоже.

— Нет, раз его пощадил такой кровожадный малый, как ты, мне не пристало его уничтожать, — сказал генерал. — Но вот здесь, среди бумаг Рочклифа, есть клятвенное обязательство двадцати головорезов убить нас. Нужно наказать кого-то для острастки.

— Милорд, — сказал Зоровавель, — подумайте, сколько раз этот молодой человек, Альберт Ли, был поблизости от вас, и даже совсем рядом с вашим превосходительством, в этих темных переходах, которые он знает, а мы — нет. Если бы он по своей натуре был убийцей, ему стоило только выстрелить, и свет Израиля погас бы. Началась бы сумятица, часовые бросили бы свои посты, и он легко мог бы бежать.

— Довольно, Зоровавель, пусть живет, — сказал генерал. — Но некоторое время он останется под арестом, а потом будет изгнан из Англии. О двух остальных и говорить нечего — они, разумеется, уцелели, потому что ты не мог подумать, что такие презренные людишки достойны моей мести.

— Однако один из них, егерь по имени Джолиф, заслуживает смерти, — сказал Пирсон, — он откровенно признался, что убил честного Джозефа Томкинса.

— Он заслуживает награды за то, что избавил нас от такой необходимости, — сказал Кромвель. — Этот Томкинс был двуличнейший подлец. Здесь, среди этих бумаг, я нашел очевидные доказательства: если бы мы проиграли битву при Вустере, нам пришлось бы раскаяться в том, что мы доверяли мистеру Томкинсу, только наш успех предвосхитил его предательство… Мы должники, а не кредиторы Джослайна, или как его там, и его дубинки.

— Остается нечестивый и богом забытый кавалер, который покушался на ваше превосходительство прошлой ночью, — сказал Пирсон.

— Нет, — возразил генерал, — наказать его — значило бы слишком унизиться в своей мести. Шпажонка его причинила нам не больше вреда, чем если бы он хотел вонзить в меня курительную трубку. Орлы не унижаются до мести диким уткам или даже диким селезням. [85] Игра слов: wild drake означает «дикий селезень» .

— А все-таки, сэр, — сказал Пирсон, — этого малого следовало бы наказать, как пасквилянта… Мы нашли у него в карманах множество глупых и мерзких бранных стишков; нельзя же совсем отпустить его на свободу… Угодно вам взглянуть, сэр?

— Отвратительный почерк, — заметил Оливер, посмотрев два-три листка поэтических творений нашего друга Уайлдрейка, — самые буквы, кажется, пьяны, да и стихи не трезвы… Это что такое?

Что это за дрянь!.. и здесь опять:

Поистине, если бы сие можно было совершить таким путем, этот поэт был бы могучим воином. Дай бедному плуту пять монет, Пирсон, и пусть идет продавать свои баллады. Если он приблизится на двадцать миль к нашей особе, мы велим сечь его до тех пор, пока кровь не потечет у него по ногам до самых пяток.

— Остается только один приговоренный, — сказал Пирсон, — благородный волкодав: лучшего пса ваше превосходительство не видели, и в Ирландии. Он принадлежит старому баронету Генри Ли. Если ваше превосходительство не желает взять это прекрасное животное себе, я осмелюсь просить разрешения…