Александр Барышников - Клад Соловья-Разбойника

— А кому подвластны воты? — спросил Светобор.

— Этого я не знаю, — не моргнув глазом, схитрил Юмшан.

— Хорошо, я подумаю. — согласился воевода. — Но смотри, парень, если опять промахнемся: Я сурово накажу не только тебя, но и весь твой народ.

Ранним утром следующего дня Николка Семихвост, нетерпеливо ерзавший в передовом ушкуе, — вскочил на ноги и уверенно махнул рукой в сторону знакомого ему прибрежного редколесья.

— Воевода? — радостно оказал, он. — Вот она, эта поляна. Смотри-ка, и ушкуи наши на берегу оставлены.

Юма и Кытлым, испуганно прижавшись друг к другу, спрятались на дне коноваловского ушкуя — они все еще боялись Чермоза. Когда дружина пристала к берегу. Светобор собрал кормщиков для совета.

— Ты, Кряж, возьмешь полторы сотни воинов и поведешь их к храму.

Особо не лютуйте, ваше дело — новгородцев из полона вызволить. Людей береги, дел впереди много.

— А ты что, же, воевода? — удивленно спросил кормщик Тороп.

— А я здесь останусь с меньшей ватагой. Нам ведь не только людей, но и ушкуи сохранить надобно.

— Чудно, — Тороп покачал годовой и оглядел других кормщиков, словно ища в них поддержки своему недоумению.

— Ступайте! — приказал Светобор. — Время ли нам лясы точить? Удачи вам! И пусть Перун Сварожич будет опорой в делах ваших.

Новгородцы вслед за нетерпеливым Николкой Семихвостом пересекли пустынную поляну и углубились в лесную чащу.

— Чудит воевода, — ворчал кормщик Тороп, приглашая товарищей подивиться Светоборову решению.

— Да не любо ему допрежь срока с Петрилой встречаться — объяснил кто-то сзади. — Большая меж ними нелюбовь, он и коноваловцев, Дмитровых приспешников, с собой на берегу оставил, чтоб в ратниках свары не случилось:

Когда Солнце перевалило вершину полдня, дружина добралась до места.

Никто не нападал на ушкуйников, вокруг было пустынно и тихо, но опытный глаз мог приметить тут и там следы поспешного бегства. На земле беспорядочно валялась брошенная утварь, какие-то палки, черепки, обрывки тряпок, слабо дымились угли большого костра, возле которого жалобно мяукал оставленный впопыхах котенок. Следы множества людей и животных широкой полосой уходили в восхожую сторону, к далеким холмам, затянутым синей дымкой неоглядного пространства. Искореженный храм печально зиял рваными прорехами, с покосившейся крыши его враждебно смотрели на пришедших нахохлившиеся вороны.

— Эй, Васька! — крикнул Семихвост и добежал к двери храмового пристроя. — Братцы, живые ли вы?

Весело крякнул отодвигаемый запор, радостно пропела открываемая дверь и на свет явился смущенный Васька Бессол. Следом за ним с низко опущенной головой вышел Петрило. Радостный Николка обнял Бессола, поклонился воеводе и побежал к сенному сараю.

— Будьте здравы, господа новгородцы, — весело сказал кормщик Кряж.

— Кто вы? — тихо спросил Петрило.

— Земляки твои, — отвечал Кряж.

Васька Бессол, отойдя в сторону, истово молился, шепча слова благодарности богородице-заступнице. А из отворенных дверей сенного сарая выбегали уже, выходили и выползали обросшие, бледные, расхристанные полоняники.

— Давно ушли биары? — спросил Кряж.

— Только, что, перед вашим приходом, — отвечал Петрило. — Сунули нам узелок со снедью и ушли.

— Пожалели, значит, — удивился кормщик. — Отчего же не выпустили вас на волю?

— Того не ведаю, — тихо сказал Петрило.

Васька Бессол, окончив молитву свою, неспешным шагом двинулся к широкому крыльцу храма. Понимал, что пусто внутри, да он и не думал уже о золоте, будь оно неладно, просто захотелось взглянуть на то местечко, к которому так долго стремились, из-за которого так много страдали-мытарились. Скрипнули ступени, пропела тяжелая дверь.

Внутри было сумрачно и тихо. Закутанный в рванье истукан с переломленной рукой равнодушно зиял пустыми глазницами, сквозь дырявую стену за спиной его вливались в храм золотые потоки солнца.

Казалось, что только эти сияющие столбы поддерживают готовое рухнуть строение, и взгляд невольно скользил по ним, рвался наружу в прекрасный, теплый, вольный мир с его синью, зеленью и ласковым шепотом листвы.

Подошел Николка, заглянул через плечо»

— Пусто? — спросил без надежды. Васька не ответил, не кивнул даже.

— Ну и ладно! — Николка бесшабашно махнул рукой. — Живы-здоровы, из полона выбрались, чего еще надо? Слава тебе, Господи!

Долгое, ожидание утомило душу, хотелось, наконец, исхода и освобождения, поэтому Светобор хмуро, с неудовольствием наблюдал, как тяжело и медленно шел Петрило к камскому берегу. Порывы ветра раскачивали усохшее, обвешанное тряпьем тело, на изможденном лице тоскливо тускнели усталые глаза, и в нем трудно было узнать дерзкого забияку, с которым Светобор когда-то рубился на мечах. Тогда он прервал полет смертоносного лезвия, чтоб добить словом и вполне насладиться униженьем сильного, ловкого, почти равного супостата. На этот раз перед ним был слабый, раздавленный, несчастный человек, и невольно теплая струйка жалости просочилась в твердый камень мужского сердца. Светобор сжал зубы и нахмурился еще сильнее.

Едва переставляя ноги, Петрило подошел, встал в двух шагах, досмотрел в закаменевшее лицо своего спасителя.

— Благодарю, — глухо сказал он и поклонился.

— Разве я икона, что ты мне кланяешься? — с суровой насмешкой спросил Светобор.

— Ты выручил меня и и моих людей из полона, и я благодарю тебя, — тихо сказал Петрило.

— То-то и оно, что людей, — проворчал Светобор. — Они не в ответе, что воевода неразумен.

Петрило без обиды принял эти слова, потому что в них была правда.

— Ты снова пожалел меня, — сказал он, взглянув в глаза Светобора, который тотчас отвел взор в сторону.

— Я пожалел твоих людей, — упрямо сказал Светобор, глядя в речную даль. — А что до тебя:

Он ответил Петриле прямым суровым взглядом.

— В третий раз — не пожалею! Помни об этом я держись от меня подальше.

Светобор резко повернулся и зашагал к ватажке своих стоявших поодаль кормщиков. Петрило проводил его взглядом и поплелся через лагерь светоборовой дружины к своему притихшему воинству.

Речная вода унесет тяжелый разговор, думал он, погаснет свет нехорошего дня, ночь пройдет, займется новая заря, встанет солнце светлое, все наладится и устроится. Так было много раз, так будет еще неодинова. Это жизнь:

— Воевода? — позвал незнакомый голос. Петрило поднял глаза — высокий носатый парень, приветливо улыбаясь, манил его к костру, возле которого вечеряли чужие ушкуйники.

— Хлеб-соль, — воевода! — парень вежливо поклонился и тут же бесцеремонно растолкал своих товарищей, освобождая место.