Альберто Васкес-Фигероа - Силач

Франсиско де Бобадилья к тому времени был уже полностью убежден, что безвозвратно утратил расположение монархов, и считал лишь вопросом времени появление корабля из Европы, на борту которого прибудет новый губернатор, а посему не хотел зря рисковать, вступая в споры со служителями всесильной церкви.

Он долго изучал лежащий на столе документ, который, казалось, так и источал волны опасности; наконец, он нехотя кивнул, давая понять, что смирился.

— Ладно! — начал он. — Готов признать, что не ошибся в своем выборе, учитывая вашу репутацию честного и справедливого человека, и будет лучше для всех, если мы оставим это как есть. Спрячьте пока бумагу, — указал он на документ, — и продолжайте ваше расследование.

— А что насчет капитана де Луны? — настаивал маленький францисканец.

— Он примет вас завтра.

— Точно?

— Даю вам слово. Оставайтесь дома.

Монах послушался и целый день и в самом деле не выходил из дома; но с наступлением темноты, когда спала невыносимая жара, к которой он никак не мог привыкнуть, брат Бернардино де Сигуэнса уже робко стучался в дверь особняка виконта де Тегисе — если так можно было назвать строение из камней и необожженной глины, которое виконт делил с Ферминой Константе — привлекательной проституткой, открывшей монаху дверь. Смерив гостя презрительным взглядом, она бесцеремонно спросила:

— Что за черт вас принес?

Монах окинул насмешливым взглядом ее огромный живот и многозначительно произнес:

— Думаю, не тот, который очень скоро может унести отсюда вас. Меня ждет капитан, — пояснил он уже совсем другим тоном.

— Вас? — поразилась девица. — А вы, случаем, не инквизитор?

— Не инквизитор и не случайно, — спокойно ответил тот. — Я всего лишь скромный слуга закона, ведущий следствие по делу доньи Марианы Монтенегро. Я могу войти?

Она подалась в сторону, давая ему возможность протиснуться мимо своего огромного живота, одновременно указав рукой вглубь дома:

— Капитан ждет вас во внутреннем дворике. Смотрите, не заблудитесь!

По правде сказать, заблудиться здесь было сложно, учитывая крошечные размеры жилища, так что монах сразу же обнаружил виконта де Тегисе мирно похрапывающим в тени индийского ореха, в одном из туземных гамаков, в которых испанцы так любили проводить полуденную сиесту.

Монах слегка потеребил его за плечо, и виконт нехотя открыл глаза, смерив его сонным взглядом, полным досады.

— Брат Бернардино дн Сигуэнса, я полагаю? — осведомился он.

— Он самый.

— Садитесь, пожалуйста, — он сделал неопределенный жест рукой, который мог означать что угодно. — Надеюсь, вы не будете возражать, если я отвечу на ваши вопросы здесь?

— Никоим образом.

Францисканцу с трудом удалось пристроиться на шатком стуле, который никак не желал ровно стоять на мокрой земле; наконец, почувствовав себя достаточно удобно, он смог внимательно рассмотреть этого человека с черной бородой и холодным презрительным взглядом.

Последовали несколько минут неловкого молчания, нарушаемого лишь истошными воплями попугая с забора. Наконец, видя, что гость не знает, с чего начать разговор, хозяин дома не слишком любезным тоном произнес:

— Вы хотели поговорить со мной? Так говорите!

— Тема весьма деликатна.

— Мне нечего скрывать.

— Речь о вашей супруге.

— Я уже давно не считаю ее таковой; много лет назад я вычеркнул ее из памяти.

— Это не мешало вам ее преследовать все эти годы.

— Как говорится, время лечит, — капитан де Луна ненадолго умолк. — Полагаю, вам должно быть известно, что я поклялся под присягой никогда не причинять ей беспокойства. Для меня она давно уже умерла.

— Но она всё ещё жива.

— Насколько мне известно, это ненадолго.

— Это зависит прежде всего от того, будет судебный процесс или нет. Позже Святая Инквизиция примет решение.

— А у вас есть сомнения в ее виновности? Не забывайте, что я и сам был свидетелем огненного кошмара, вызванного ее заклинаниями, — он пристально посмотрел на собеседника, облокотившись о стол. — Если теперь кто угодно может вызывать дьявольский огонь и обращать в пепел десятки невинных людей — значит, в нашем мире многое изменилось.

— Вы желаете ей смерти?

— Только в том случае, если будет доказана ее вина.

— Любопытно! — заметил францисканец. — Почти те же слова произнес ваш помощник, Бальтасар Гарроте.

— Полагаю, эти слова произнес бы любой честный и благочестивый христианин.

— Пусть так, но ответьте мне на один вопрос: за те годы, что вы с ней прожили, вы никогда не замечали за ней ничего странного? Ничего такого, что могло бы указывать на ее связь с Князем Тьмы?

— Никогда.

— И вас совершенно не удивили столь разительные перемены?

— Нисколько. Полагаю, Князь Тьмы овладевает людскими душами, когда сам считает это нужным. Думаю, это произошло, когда она спуталась с козопасом.

— Расскажите об этом подробнее.

— Нечего особо рассказывать. Я тогда сражался с гуанчами на Тенерифе, а когда вернулся домой, узнал, что в полнолуние ее видели на лесной поляне в объятиях козопаса; она исступленно кричала, словно вызывала дьявола, — виконт многозначительно развел руками. — Если бы я не связал себя клятвой, то сказал бы, что именно этот проклятый пастух запустил демона в ее тело. Есть в нем что-то странное. Например, мне клялись, что он был единственным, кто выжил в той бойне в форте Рождества, а потом несколько лет провел в рабстве у каннибалов.

— Так может быть, именно он, а вовсе не донья Мариана подожгла озеро?

— Если бы это был он, она призналась бы в этом. Или нет?

— Возможно, любовь заставила ее молчать.

— Вы считаете, что ради любви она готова пойти на костер и сохранить тайну? Да бросьте, святой отец! Вы же знаете не хуже меня, что такой любви не существует — если, конечно, ее не вдохновляет сам Люцифер, — капитан де Луна невозмутимо поднялся на ноги, щедро плеснул в стакан вина из кувшина, стоявшего на столе в глубине дворика, и выпил одним глотком, даже не подумав предложить гостю, после чего лениво продолжил: — Но лучше уж я промолчу. Я всегда выполняю свои клятвы, и мне не хотелось бы невольно ее нарушить, неблагосклонно отозвавшись об этой особе.

— Но вы также ничего не сделали для того, чтобы ее спасти.

— Разумеется, я для нее и пальцем не пошевелю! Женщина, запятнавшая мое имя и причинившее мне столько страданий, вполне заслужила все то, что с ней сейчас происходит.

— А вам не приходит в голову, что сейчас она может причинить вам намного больше страданий?

— Страданий? — удивился тот, усаживаясь за стол и отхлебывая глоток вина из огромного стакана. — Каким образом она может причинить мне страдания оттуда, где сейчас находится?