Поль Феваль - Горбун

Мадемуазель Аврора де Келюс сидела с горделивой покорностью, не произнося ни слова. Есть категория женщин, которые нравятся окружающим даже тогда, когда им самим того не хочется. Аврора как раз принадлежала к ней. На ней было платье по испанской моде с кружевным жабо, на которое ниспадали волны густых каштановых волос. Не смотря на то, что ей еще не исполнилось и двадцати лет, твердые очертания ее рта говорили об уже пережитых невзгодах. Когда она улыбалась, нежная кожа ее лица казалось, озаряется каким-то таинственным время от времени зажигающимся внутри ее существа светильником. Однако случались дни и целые недели, когда никто не видел на ее лице даже намека на улыбку. Пожилой маркиз-замечал:

– Ее тоска рассеется, как только она станет госпожой принцессой.

После второго блюда Аврора встала и попросила у отца разрешения покинуть стол. Мадам Исидора окинула исполненным сожаления взглядом пирожные и варенья, которые слуги принесли ей на десерт. В ее обязанности входило следовать за молодой госпожой. Когда женщины удалились, старый маркиз-заметно оживился.

– Принц, – сказал он. – Вы, помнится, намеревались отквитаться за понесенные поражения. Ну как, мой друг, вы готовы.

– Всегда к вашим услугам, дорогой маркиз, – ответил Гонзаго.

Слуга быстро принес расписанный 64 клетками столик и шкатулку с изящно выточенными деревянными фигурками. За две недели, которые до этого дня Гонзаго гостил у маркиза, они уже успели сыграть около ста пятидесяти партий. Страсть к шахматам у тридцатилетнего принца говорила об одном из двух. Либо он был без памяти влюблен в Аврору, либо мечтал, как можно скорее, наполнить свои сундуки солидным приданным. Каждый день после обеда и после ужина приносили шахматы, и Гонзаго терпеливо проигрывал за каждую встречу около пяти партий, после чего маркиз де Келюс Засов, откинувшись в кресле и не покидая поля сражения, засыпал сном праведника. Игра с маркизом была для Гонзаго главным способом соискания руки Авроры.

– Дорогой принц, – говорил маркиз, расставляя фигуры, – в предстоящей партии я постараюсь вам продемонстрировать одну необыкновенно занятную комбинацию, которую вычитал в ученом трактате Чессоли. Я играю в эту игру не, как все, ради одного удовольствия, а ищу возможности применить на практике теоретические открытия старых мастеров. Конечно, я не настолько наивен, чтобы разделять расхожее убеждение, что шахматы изобрел Атталус, король пергамский, желая развлечь греков во время долгой осады Трои. Некоторые невежды честь изобретения приписывают Паламеду… Но – но, не отвлекайтесь от игры, прошу вас, иначе допустите непоправимую ошибку.

– Не нахожу слов, господин маркиз, – произнес Гонзаго, – чтобы описать удовольствие, которое мне доставляет игра с вами.

Когда началась игра, остальные, ловко скрывая скуку, какое-то время находились в зале. После первой проигранной партии Гонзаго украдкой подал знак Пейролю, и тот, оставив свою салфетку тихонько удалился. Мало – помалу, сначала духовник, а потом и другие, приглашенные на обед, ушли. Келюс Засов и Гонзаго остались вдвоем.

– Римляне, – продолжал маркиз, – называли эту игру latrunculi, что значит «воришки», греки – latrikion. Саррацин в своей замечательной книге замечает, что…

– Господин маркиз, – перебил Филипп Гонзаго. – Прошу извинить мою рассеянность, не позволите ли вы мне вернуть мой последний ход?

Увлекшись игрой, он нечаянно сделал отличный ход, взяв на проходе пешку маркиза, после чего партия неизбежно должна была закончиться его (принца) победой.

Маркиз для острастки не торопился с ответом. Но, в конце концов, его благодушие к будущему зятю взяло верх, и он с мягкой поучительностью произнес:

– Ну что же, возьмите ваш ход назад, принц; но постарайтесь впредь этого не делать. Шахматы – не бильбоке и не бирюльки.

Гонзаго глубоко вздохнул.

– Впрочем, я вас понимаю, принц. Ведь не всегда я был стариком, и еще не забыл, что значат чувства молодого человека. Вы рассеяны, потому что влюблены. Не так ли?

– Увы, до ужаса, господин маркиз.

– Мне это известно, дорогой принц. Но не будем отвлекаться от игры. Я беру вашего чернопольного слона.

– Вчера, господин маркиз, вы не закончили рассказ о каком-то молодом аристократе, который добивается приглашения в ваш дом…

– А вы, однако, хитрец, – воскликнул Келюс Засов. – Хотите меня отвлечь разговором, чтобы я допустил в игре ошибку. Но не надейтесь, дорогой мой. Я – как Цезарь. Он, да будет вам известно, мог одновременно диктовать пять писем. Кстати, был прекрасным шахматистом. Впрочем, отвечая по существу, могу вас успокоить. Ни один нежелательный для меня синьор в замок не проникнет. Для этого ему пришлось бы выдержать схватку с несколькими мастерами клинка, постоянно несущими вахту на дне западного рва. Кроме того Аврору охраняет надежный железный засов.

– Неужели вы точно так же намерены держать на замке дочь, как это делали с вашими женами? – Довольно бесцеремонно поинтересовался Гонзаго.

– Именно, именно, так. Я не знаю лучшего способа охранять дочерей Евы.

Schah moto, господин принц! Так говорят в Персии. Итак, вы опять проиграли.

Он с удовольствием потянулся в своем кресле.

– Эти два персидских слова schah и moto, – продолжал он, устраиваясь поудобнее, чтобы задремать, – что в переводе означают «король умер», мы преобразовали в «шахматы». Во всяком случае, такой точки зрения придерживаются известные исследователи игры Менаж и позднее Фрер.

Что же касается женщин, поверьте мне, лучше высоких стен и острых шпаг, расставленных по их периметру, ничего не придумаешь.

Произнеся эту сентенцию, маркиз-закрыл глаза и быстро уснул.

Гонзаго, выждав для верности, несколько минут, быстро вышел из-зала. Было около двух часов дня. Нервно прохаживаясь по коридорам, господин Пейроль ждал своего хозяина.

– Как там наши? – Спросил Гонзаго, подходя к адъютанту.

– Прибыло только шесть человек.

– Где они?

– В трактире «Адамово яблоко» с той стороны рвов.

– Кто не явился?

– Двое. Мастер шпаги Кокардас Младший из Тарба и брат Паспуаль, его постоянный помощник.

– Да, эти двое уже кое-что успели повидать на своем веку. – Заметил принц. – А что с дамами?

– Мадам Марта сейчас находится у мадемуазель де Келюс.

– С ребенком?

– С ребенком.

– Как она прошла?

– Через окно бани, которое выходит в ров как раз под мостом.

Гонзаго несколько мгновений раздумывал, потом спросил:

– Тебе что-нибудь удалось узнать от отца Бернара?

– Молчит, – ответил Пейроль.

– Сколько ты ему предложил?

– Пятьсот пистолей.

– Эта мадам Марта наверняка знает, где находится регистрационная книга… нельзя ее выпускать из дома.