Поль Феваль - Горбун

– Видно, кузен сыграл против дьявола в нечестную игру, и тот теперь ему мстит.

В эту минуту за столом президиума председательствующий Лауманьон совещался с заседателями. Чтобы с собой совладать Гонзаго понадобилось немало усилий. Когда это ему наконец удалось, он обратился к совещавшимся:

– Прошу прощения, господа, не угодно ли огласить решение трибунала?

Господин Лауманьон поднялся и, надевая шляпу, сказал:

– Принц, королевские комиссары, выслушав адвоката госпожи принцессы мсьё кардинала, пришли к выводу, что выносить решение сейчас преждевременно. Госпожа Гонзаго, зная, где находится ее дочь, должна ее представить трибуналу. Господин де Гонзаго в свою очередь еще раз представит ту, которая, по его мнению, является наследницей Невера. Если при ней окажется свидетельство, подписанное мсьё принцем, то, о котором упомянула госпожа принцесса, (листки, вырванные из регистрационной книги), то принятие решения очень облегчится. Именем короля, совет откладывается на три дня.

– Ясно, господин президент, – поспешно ответил Гонзаго. – Я согласен. Через три дня свидетельство будет у нас.

– Моя дочь будет со мной, и у нас будет свидетельство, – в свою очередь заявила принцесса. – Я согласна.

Королевские юристы закрыли заседание.

– Что же, бедное дитя, – утешал Гонзаго донью Круц, передавая ее опять на попечение Пейроля, – я сделал все, от меня зависящее. Теперь лишь Всевышний может вам вернуть материнскую любовь.

Донья Круц опустила вуаль и направилась к выходу. На пороге она задержалась, а затем вдруг порывисто бросилась обратно в залу к Авроре де Келюс.

– Госпожа! – воскликнула она, целуя принцессе руку. – Не зависимо от того, мать вы мне, или нет, я вас уважаю и люблю!

Принцесса улыбнулась и поцеловала ее в лоб.

– Ты ни в чем не виновата, девочка, – сказала она. – Я это поняла и ни в чем тебя не упрекаю. Я тоже тебя люблю.

Пейроль увел девушку. Благородное собрание начало покидать залу. За окнами быстро темнело. Проводив королевских юристов, Гонзаго вернулся в тот момент, когда принцесса в окружении своих камеристок направлялась к выходу. Дав женщинам знак расступиться, он приблизился и, с никогда не оставлявшей его галантностью поцеловав супруге руку, будто в штуку, осведомился:

– Итак, мадам, отныне между нами война?

– Не я ее начала, – ответила Аврора де Келюс, – но защищаться буду до конца.

– Между нами, мадам, у вас появился некий покровитель, не так ли? – с напускным безразличием поинтересовался Гонзаго.

– Мне помогают силы небесные, – заступницы всех матерей.

Гонзаго усмехнулся.

– Жиро! – обратилась принцесса к новой старшей горничной, пришедшей на смену разжалованной Мадлен. – Распорядитесь, чтобы приготовили мой портшез.

– Разве сегодня в Сен – Маглуар есть вечерняя служба? – удивился Гонзаго.

– Не знаю, мсьё, – спокойно ответила принцесса. – Сегодня я собираюсь не в церковь. Фелисита, достаньте шкатулку с моими драгоценностями.

– Ваши бриллианты, мадам! – за радостно изумленной улыбкой принц ловко скрывал нараставшую тревогу. – Неужто, вы решились после долгого уединения осчастливить свет своим появлением?

– Сегодня я буду на балу у регента, – сказала она.

Гонзаго был ошеломлен.

– Вы? – пробормотал он. – Вы?

Она распрямилась, вскинула голову и посмотрела на принца с таким независимым достоинством, что тот невольно потупил взгляд.

– Да, я, – ответила она и, жестом повелев камеристкам себя окружить, направляясь к выходу прибавила:

– Отныне мой траур снят, принц. Можете предпринимать против меня что угодно. Я вас больше не боюсь.

Пораженный Гонзаго застыл на месте, не смея проводить глазами супругу, в окружении служанок удалявшуюся в свои покои.

– Это открытый бунт! – думал он. – Я ведь верно вел мою игру. Почему же проиграл? Вероятно в ее колоде есть неведомые мне козыри. Тебе известно не все, Гонзаго; – что-то ты проглядел…

Он нервно расхаживал по опустевшей зале.

– Нельзя, однако, терять ни минуты. Что ей понадобилось в Пале-Рояле? Хочет поговорить с регентом? Очевидно, она знает, где ее дочь… Я тоже знаю, – он вынул записную книжку, – хорошо, что хоть в этом мне повезло.

Он позвонил в колокольчик и приказал вбежавшему лакею:

– Пейроля! Сейчас же пригласите сюда Пейроля!

Лакей ушел. Гонзаго опять зашагал взад – вперед по расчерченному мелом паркету между остававшимися после ассамблеи креслами. Возвращаясь к прерванным мыслям, он пробормотал: Только что она узнала какую-то новость. Кто-то скрывался за шторой.

– Наконец я до вас добрался, принц, – воскликнул с порога Пейроль. – Плохие новости! Покидая ассамблею, кардинал де Бисси обмолвился: «Здесь кроется тайна. Не исключено, что она замешана на каком-то преступлении».

– Пусть себе говорит, – сказал Гонзаго.

– Донья Круц взбунтовалась. Она заявила, что ее обманом втянули в аферу, и собирается уехать в Испанию.

– Оставь в покое донью Круц и потрудись выслушать меня.

– Прошу прощения, шеф, но об одной вещи я должен вам сообщить немедленно. В Париже Лагардер.

– Ах, вот как? Как давно?

– Самое малое, со вчерашнего дня.

«Наверное, принцесса с ним встречалась», – подумал Гонзаго и прибавил вслух:

– Откуда ты узнал?

Понизив голос почти до шепота и потупя взор, Пейроль ответил:

– Сальдань и Фаёнца убиты.

Гонзаго этого не ожидал. Его лицо исказилось гримасой, и на какое-то мгновение он словно потерял сознание. Но это продолжалось лишь секунду. Когда Пейроль поднял взгляд на хозяина, тот уже успел взять себя в руки.

– Оба одним и тем же ударом. Этот человек – сущий дьявол.

Пейроль дрожал.

– Где обнаружены трупы?

– На улице у садовой ограды при вашем особняке за Сен – Маглуар.

– Оба на одном месте?

– Почти. Сальдань – шагах в десяти от калитки, а Фаенца немного подальше. Сальдань убит острием шпаги…

– Точно сюда? Так? – прервал его Гонзаго, показывая у себя между бровей.

Пейроль повторил жест хозяина и подтвердил:

– Да. Точно сюда. Фаенца сражен тем же ударом.

– А других ран не было?

– Не было. Удар Невера смертелен.

Гонзаго поправлял перед зеркалом складки жабо.

– Ну что же, лиха беда начало, – сказал он. – Мсьё шевалье де Лагардер оставил свой автограф перед моей калиткой. Я рад, что он в Париже. Мы его возьмем.

– Веревка, на которой его повесят, – начал Пейроль.

– Еще не свита, не так ли? Возможно, и так, старина Пейроль. Но пора, пора ее свить. Поразмысли сам. Изо всех, кто в ту ночь был в траншее де Келюса, в живых осталось только четверо.

– Да, – фактотум поежился. – Самок время, шеф.