Олег Алифанов - Все, кого мы убили. Книга 1

– О! Вот к чему вы клоните! Рассуждение довольно извилистое, и отсылает нас к одному из таинств Церкви. Что ж, Декарт, как известно, тоже возводил эту точку к Богу.

Он испытующе наклонил голову. Казалось, левая сторона его лица посмеивалась в прищуре глаза и косой ухмылке, правая же оставалась серьёзной и грустной. Я ждал.

– Погодите. Что знаете вы о хазарах?

Я удивлённо воззрился на него, уже совершенно потеряв нить его заключений, но всё же ответил, немного помедлив:

– Только то, что Святослав разгромил их обширное царство в десятом веке. Оно располагалось где-то неподалёку отсюда, но ближе к Каспию.

– Вы можете припомнить их города? Одежду? Посуду? Летописи?

– Сознаюсь, я не силен в их истории более, чем описал ещё Масуди. Неужели в вашем музее…

– Слава Богу! – воскликнул он картинно. – Есть хоть что-то, чего он не знает! Так вот: от хазар не осталось ничего. Даже в моём музее. Ровным счётом – ничего, нет даже их собственных манускриптов, а всё, что знаем мы, основано на нескольких разрозненных упоминаниях чужестранных путешественников.

– Вспомнил, – сказал я, театрально хлопнув себя по лбу, чем заставил Прозоровского стиснуть зубы. – В тысяча пятьсот семьдесят седьмом году некто Исаак Акриш издал в Константинополе книгу «Голос посланца благой вести». В ней он упоминает письмо царя Хазарии Иосифа в адрес Кордовского халифата. Оно настолько полно описывает каганат, что не оставляет сомнений в своей поддельности. Оригинала, разумеется, не существует. Но я не возьму в толк, к чему вы клоните?

– А вот к чему, – взамен зубов стиснул он кулаки. – Одно письмо, подлинное или фальшивое, создаёт целую империю. Вы сомневаетесь в существовании Хазарии на основании подложности письма о ней, но заметьте себе, что подлинность послания вовсе не важна. Упоминание об Атлантиде подлинно, но подлинна ли сама Атлантида? Одна запись может создать то, чего не существовало, и разрушить то, что стояло веками – на самом деле или только в нашем воображении… Знаете, как лучше всего покончить с предметом?

– Убить память о нём, – предложил я. – Есть такая стена, прочнейшая и надежнейшая из всех: её невозможно сломать, потому что невозможно помыслить о том, чего нет. Забвение.

– А как сделать это? Ведь где-нибудь рано или поздно отыщутся признаки предмета.

– Так что же?

– Надо приписать предмету свойства, которые изменят его природу. Добавить нечто, что сделает в глазах других людей сведения о предмете недостоверными или переворачивающими суть. Желаете пример? Некто заявляет, что господин Рытин – агент Третьего Отделения. Само по себе сие утверждение о каком-то ином коллежском асессоре только добавит тому почёта, но вот в отношении вас всё иначе. Какую после этого цену обретают ваши уверения о членстве в Обществе Древностей? Да он двурушник! А все ваши знания истории превращаются в обвинения против вас: подумать только, он вдобавок лицедей – не поленился изучить роль настолько, что его непросто поймать за руку! И так покончено: уничтожен благородный юноша, а порождён прохиндей и негодяй с тем же именем.

– Прекрасный пример, – холодно отозвался я. – Но вернёмся к нашим хазарам. Письмо Иосифа – подделка, но упоминания хазар в арабских хрониках и путевых заметках – не миф.

– Допустим существование некоего народа с таким именем, но начальствовал ли над ним некий каган Иосиф? И если да, то в полной ли мере можем мы говорить о хазарах как о носителях тех свойств, что им приписывают фальшивые письма?

– Нет, конечно. Но как они связаны с эмпиризмом?

– Можете догадаться, что никак, – бросил он с досадой. – Нет никакой доказывающей их существование материальности, нет опыта. Они лишь доказательство второго способа сокрытия истины. Хазары – совокупность слов, идей, мыслей. И они, как одеялом, могут укрывать собой совсем иных, истинных обитателей краёв и времён, где приписывают стоять их воздушному замку.

– Понимаю. Сами они – лишь инструмент, а цель писем – придать веса их существованию, чтобы в сравнении с ним вес иных предметов уменьшился. Не слишком ли сложный ход? Ведь пройдёт время, и некто обнаружит свидетельства быта тех обитателей, – предположил я. – Какие-либо горшки или бани. И тогда эмпиризм возьмёт своё.

– Нет. Возможно, обнаружат нечто, что присвоят хазарам, – скептически отозвался он. – Так они обрастут плотью черепков поверх костей идеи. Итак, материи всегда предстоит слово.

– Но почему хазары? – спросил я, наконец. – Вы что-то подозреваете?

– Они жили рядом. – Широкой дугой он завёл руку куда-то за спину, словно полчища хазар и впрямь водились у него под шёлковыми шпалерами. – Работая над раскопками, я задался вопросом об этом племени. Не скрою, даже порывался что-то найти. Но Евграф Карлович, не стесняясь в выражениях, отговорил меня. Сомнения, высказанные мной, имеют автором именно его. Когда речь заходит о хазарах или каких-нибудь берендеях, кулаки этого милейшего человека трясутся с такой силой, что могут и отвалиться от рук. Он кричит, что все разговоры о них не имеют почвы и основаны на тщательно просеянных мифах. Но… мне дороги мои заблуждения, ибо они толкнули меня на верный путь рассуждения. Совсем о других созданиях. Евграф Карлович тут со мной в ладу. Наука зиждется на хламе ошибок, как новый город строится поверх разрушенного, но с использованием некоторых полезных материалов, извлечённых из обломков.

Тут я ничего не умел возразить. Посчитав наш спор исчерпавшим себя хотя бы на время, я смог задать вопрос, который не решался произнести ранее.

– Кстати, ваш Евграф Карлович – он, как супруга Цезаря, вне подозрений в качестве заинтересованного лица?

Решительность, с которой князь отверг эти домыслы, лишь усилила мои сомнения.

– Он близкий друг мне ещё с детства, мы росли вместе и путешествовали с моим дядюшкой. Скажу больше, без него у меня немногое получилось бы. Он – полиглот, натурфилософ, естествоиспытатель, космогонист, и сим не исчерпывается.

Я подумал, что князю сильно повезло родиться во времена Просвещения, потому как его окружение в средневековье именовали не иначе как алхимиками, некромантами и еретиками. Поразмыслив, я высказал ему это, чему он весьма довольно кивнул, возразив, однако, что, по его сведениям, у некоторых исчадий современной цивилизации по сию пору очень живучи щупальца инквизиции, и как у морской звезды после отсечения, они так и норовят отрасти вновь, ещё более прибавив в длине.

Мы расстались за полночь, и мне казалось, что оба мы не вполне довольны собой.

Но напоследок, уже закрывая дверь, я вдруг услышал:

– Я всё думаю, почему её приказали сжечь?

– Простите, – обернулся я, и обнаружил его вытянувшим ко мне титул Библии, которую он заложил пальцем в месте, которое читал.