И. Болгарин - Адъютант его превосходительства

– Вы извините, кадет! Но масла не оказалось, и я сейчас за ним схожу! Я быстро!.. – И ушел, смешно подпрыгивая и клоня вперед сухое угловатое тело.

Юре ничего не оставалось, как ждать. Он снова присел возле поленницы, и память опять вернула его в прошлое…

Парк, окружавший усадьбу, переходил в непролазные заросли бузины, а за ними начинался заповедный, вечно наполненный гулом листвы и птичьим гомоном лес. Петляющая тропинка приводила к пруду, куда Юре запрещали ходить одному.

Но он часто нарушал запрет, считая и заросли бузины и пруд самыми та­инственными и интересными местами в имении.

В тот день он пошел к пруду с садовником дядей Семеном, Добрый седо­бородый садовник вырезал из дерева кораблики.

Куски крепкого дерева превращались в дредноуты и броненосцы. Дядя Се­мен должен был командовать германскими кораблями, а Юра был командующим русской эскадрой. Он обрушивал на германские корабли сокрушительный огонь, топил их и десантом врывался во вражеские порты, а дядя Семен только разводил руками и ласково признавался в своем неумении командо­вать.

…Бинский торопливо миновал несколько сонных улочек, лесопилку и очутился возле кладбища паровозов и вагонов. Крадучись, прошел на край кладбища, затаился среди зияющих прогнившими ребрами вагонов, стал ожи­дающе высматривать что-то на глухой тропке, ведущей к поселку. И вскоре увидел: четверо чекистов вели к кладбищу Загладина. Загладин шел впере­ди. Во всей его фигуре была видна обреченность. Рядом с ним широко выша­гивал Семен Алексеевич. Замыкали шествие остальные трое чекистов, среди которых был и Сазонов. Все пятеро подошли к кладбищу и пошли вдоль ваго­нов.

Напряженно следя за чекистами и Загладиным, Бинский торопливо развер­нул тряпье, и в его руках тускло блеснула короткостволая кавалерийская винтовка. Он сунул ее в щель между досками и, приложившись щекой к прик­ладу, продолжал наблюдать за всеми пятерыми.

Вот Загладин, а следом за ним и чекисты свернули к вагонам, и Бинский на какое-то время потерял их из виду. Появились они совсем близко от не­го, прошли мимо. На мушку винтовки Бинского попал Семен Алексеевич и долго так шел всего в одном мгновении от смерти. Потом ствол переместил­ся на Сазонова, но почти тотчас неотвратимо сдвинулся еще раз – и теперь в прорези прицела покачивалась голова Загладина.

Когда Загладин приостановился, Бинский не спеша, как на учениях, спустил курок. Грянул выстрел. Весовщик удивленно распрямился и поднял руку, точно хотел показать на крышу вагона или дотянуться до неба. И так, с поднятой к небу рукой, рухнул на землю.

Семен Алексеевич и трое чекистов привычно выхватили оружие и шарахну­лись к старым вагонам, припали к доскам, вжались в них. Поводили глазами по сторонам, пытаясь разобраться, откуда последовал выстрел.

Но было тихо, очень тихо. Мертвый Загладин лежал между такими же мертвыми и никому не нужными вагонами.

Семен Алексеевич послушал еще немного и осторожно двинулся вдоль ва­гонов. Заскрипел под его сапогами ракушечник.

Этого только и ждал Бинский. Тенью скользнул он к насыпи, бесшумно нырнул в густой кустарник, прошелестел листьями. А уже на другой стороне насыпи не удержался и – была не была! – побежал, петляя, точно заяц, и жадно хватая широко открытым ртом воздух, ожидая всем своим устремленным вперед телом, что вот-вот в спину ему ударит пуля.

Возле поселка он пробежал огородами, перелез через забор лесопилки, затерялся среди штабелей леса. Тяжело дыша, остановился, смахнул руками с лица пот. Прислушался. Погони не было. Теперь можно было чуть передох­нуть. И едва установил дыхание, снова, крадучись, двинулся дальше.

…Юра терпеливо ждал Бинского. Ему наскучило сидеть, и он снова хо­дил по двору, гонял длинной веткой воробьев и голубей, бесцельно сбивал чурками другие чурки, и все равно ему было невесело и одиноко.

Несколько раз на крыльцо выходил Лысый-Прохоров, молча с тревогой смотрел, словно не замечая Юры, на улицу, прислушивался. И так же молча уходил.

Когда Лысый в четвертый раз вышел во двор, Юра с пророческой беспеч­ностью сказал ему:

– А может, он и вовсе сегодня не вернется.

– Как то есть не вернется?! – испуганно обернулся к нему Лысый. – Ты что мелешь?!

Но Бинский, вскоре пришел. Вернее, почти приполз. Уставший до изнемо­жения, осунувшийся. Лицо и одежда были мокрыми, будто он только что по­бывал под душем.

– А, кадет, – глотнув воздух, сказал он тусклым голосом и тяжело под­нялся по ступеням. – Сейчас!..

Не поняв, приглашали его в дом или нет, Юра направился вслед за ними. Дверь из коридора в комнату была открыта, и он увидел, что Лысый и Бинс­кий колдуют над его курточкой: кажется, заталкивают под подкладку лист бумаги. И Юра окончательно все понял. Так вот почему и Бинский, и Прохо­ров каждый раз так настойчиво поили его чаем и заставляли снимать кур­точку! Это же неблагородно – без его согласия использовать его как тай­ного почтальона!..

Бинский и Лысый почти одновременно увидели Юру и сразу же стыдливо отдернули руки от курточки.

– Еще минутку, кадет, – смущенно пробормотал Бинский, воровато отводя глаза в сторону.

– Я все видел, – сказал Юра и обиженно добавил: – Но почему… почему вы не сказали мне все прямо? Не доверяете? Думаете, испугаюсь чекистов?

– Не шумите, кадет! Не надо! – миролюбиво, без прежней насмешливости сказал Лысый и многозначительно взглянул на Бинского: – Достойная смена растет у нас с вами, поручик, гордитесь!

– Так точно, господин штабс-капитан! – в лад ему готовно отозвался Бинский и протянул Юре курточку: – Идите домой, кадет, и скажите Викен­тию Павловичу, чтоб за маслом… Ну, в общем, скажите, что все в поряд­ке! И смотрите, чтобы записка не попала куда не надо!

– Не попадет! – твердо сказал Юра.

– Ну, вот и хорошо, – едва заметно осклабился Лысый и весело перемиг­нулся с Бинским. – Будем считать, что одним борцом с большевиками стало больше! Беги!

И хотя Юре не понравилось, как с ним покровительственно разговарива­ли, он все же в приподнятом настроении вышел на улицу. Побежал, футболя носками сандалий отшлифованный днепровской водой галечник. Иногда, тща­тельно осмотревшись вокруг, с тайной гордостью проводил рукою по курточ­ке, чтобы убедиться, что записка на месте.

Красильников послал одного из чекистов за машиной, а сам с двумя по­мощниками стал досконально осматривать кладбище. Заглядывали в каждый вагон, поднимали с земли полусгнившие доски, копали под ними.

– Вроде он нас куда-то сюда вел, – раздумчиво сказал Сазонов и по ка­кому-то наитию неспешно направился в совсем заброшенный и поросший гус­той травой угол кладбища. Вагоны здесь зияли щелями и проломами, проржа­вевшие двери с трудом открывались. Всюду виднелись пятна уже успевшего усохнуть мазута. Постепенно чекисты приблизились к большому четырехосно­му пульману, лежащему на боку. Сазонов, кряхтя и отфыркиваясь, словно он забирался в воду, а не на крышу вагона, взобрался наверх, попытался но­гой толкнуть дверь. Следом за ним на вагон забрались Красильников и по­жилой чекист. Втроем они навалились на дверь – и она со скрежетом пода­лась.