Юрий Корольков - Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь!

Хей исправно убирал дом, поддерживая идеальную чистоту, стирал, подавал к столу, иногда готовил, с любовью копался в декоративном саду и, конечно, содержал в должном порядке изящное маленькое строение в глубине сада, в тени больших криптомерий. Сюда от дома вел легкий, крытый помост, чуть приподнятый над землей, чтобы в ненастную погоду не замочить ноги. Уборная эта, стоявшая под сенью малахитовой зелени, была предметом гордости Гиити Танака, но именно этому строению суждено было стать источником огорчений и государственных неприятностей для владельца загородной резиденции, японского премьер-министра.

Хозяин дома Гиити Танака происходил из древнего самурайского рода и во всем хранил приверженность к прошлому, стараясь приумножать славу воинственных предков, алтарь которых был самым священным местом в загородном доме семейства Танака. Отставной генерал превыше всего в жизни ставил военную профессию и клан, к которому принадлежал.

Танака с гордостью припоминал, что первый иероглиф, который ему показал покойный отец, был иероглиф «бу», обозначавший «оружие». Из множества иероглифов, существующих в японской письменности, именно этот воинственный иероглиф «бу» стал первым, который маленький Гиити научился вычерчивать неуверенной детской рукой. Такова традиция в семье самураев Танака.

С годами иероглиф «бу» перестал играть в жизни Гиити только символическую роль. Задыхаясь от восторга, Гиити входил в оружейную комнату, где на стене висел самурайский меч — прямой и тонкий, как луч света, прорезающий мрак. Отец иногда давал Гиити подержать меч, принадлежавший далекому предку рода Танака, и мальчик начинал трепетать от одного прикосновения к оружию. Здесь были также клинки, короткие и блестящие, как молнии; были старинные кольчуги, страшные маски воинов, пики с гранеными наконечниками и выгравированными на них драконами… Все эти атрибуты древних воинов сопутствовали будущему самураю с самых первых шагов его жизненного пути.

А когда отец вывел маленького Гиити в сад, чтобы обучить стрельбе из лука, он дал ему только одну стрелу и указал только одну цель — промаха быть не должно, самурай обязан стрелять только наверняка…

Тогда же отец сказал, и Гиити запомнил:

— В жизни, сын мой, случается так, что судьба предоставляет одну-единственную возможность добиться успеха. Это цель, которую надо поразить одной стрелой, другой стрелы может не быть. Умей сосредоточиться, собрать силы и не промахнуться…

Потом был кадетский корпус, а после него военная служба в войсках, затем академия генерального штаба и снова служба, на этот раз в Китае, в Корее, на маньчжурских полях, где вспыхнула война с Россией… Шли годы, и вот он уже военный министр, он возглавляет интервенцию на советском Дальнем Востоке — в Приморье и Забайкалье.

Казалось, цель была так близка, но поразить ее, даже множеством стрел, не удалось.

В шестьдесят с чем-то лет Гиити Танака, умудренный военным и житейским опытом, ушел в отставку, но не ушел от государственных дел. Танака нужен был императорской Японии. Заслуженный генерал сделался председателем самой правой, самой реакционной и агрессивной партии — сейюкай, опиравшейся на дворцовые, полуфеодальные круги японской аристократии. Эти круги вскоре и сделали Гиити Танака премьер-министром Японии, вторым человеком в стране после благословенного императора.

Премьер Танака шел по пути, предначертанному предками, по императорскому пути, именуемому «Кондо», — политики завоевания далеких и близких земель. Премьер читал древнюю книгу «Ниппон секи» — историю Японии — и запомнил рескрипт императора Дзимму, жившего больше тысячи лет назад. Дзимму сказал потомкам: «Накроем весь мир одной крышей и сделаем его нашим домом». По-японски это звучало кратко, как полет стрелы: «Хакко Итио!» Таков был завет божественного предка нации Ямато, населяющей Страну восходящего солнца. А Гиити Танака был премьер-министром этой страны, он был самураем и неотступно исповедовал Бусидо — закон самурайской чести. И даже в самом наименовании — Бусидо — присутствовал все тот же воинственный иероглиф «бу», с которого генерал Танака начал изучать японскую письменность.

Гиити Танака был истинным самураем — суровость воина, холодная расчетливость, гибкость ума сочетались в нем с лирической склонностью к созерцанию, с умением наслаждаться красотой неба, пейзажей, цветов, изяществом женщин… Генерал с одинаковым увлечением мог говорить с придворным поэтом о духовной сладости отрешенного созерцания природы и путях японской экспансии с прямолинейным и грубым генералом Араки.

Задушевные разговоры, чаще всего с кем-либо с глазу на глаз, Гиити Танака обычно вел в ночные часы, когда домашние отходили ко сну. Слуг тоже отпускали на отдых, и только недремлющий Хей маячил где-то вблизи. Танака и его отсылал спать. Хей, как послушная собака, уходил в свою каморку под лестницей, но через некоторое время снова возвращался к дверям, чтобы по первому хлопку явиться перед хозяином.

— Давайте поговорим о японской архитектуре! — Танака всегда предлагал собеседнику конкретную тему для разговора.

— Охотно принимаю вызов, — соглашался поэт, — но, по моему мнению, из всех построек японского типа только наши туалеты действительно отвечают поэтическому вкусу. Вы не согласны со мной, генерал?

— Да, да, согласен! Еще наши предки опоэтизировали все их окружавшее, и в том числе туалеты. Подумать только, — казалось бы, самое нечистое место в японском доме волею предков превратилось в некий храм поэзии и эстетики…

— Вы правы, Танака-сэнсэй! Я уверен, что поэты всех времен черпали вдохновение именно, здесь, в полумраке и тишине, отдаваясь мечтаниям. Наши туалеты построены так, что в них можно отдохнуть душой…

Генерал Танака разделял мнение поэта. Уединяясь в туалете, наслаждаясь тишиной, одиночеством, созерцая синеву неба или прислушиваясь к шелесту дождя, он будто сливался с природой, а слух обострялся настолько, что казалось, он слышит, как дождевые капли сквозь мягкий мох проникают в землю.

Слуга Хей умел поддерживать здесь чистоту, которая помогала рождению мечтательного и поэтического настроения. В одном только генерал был недоволен слугой — Хей вечно забывал приносить запас туалетной бумаги. Раздражаясь, отставной генерал возвращался в дом, в кабинет, искал какую-то ненужную бумагу. Настроение от этого портилось… Танака делал слуге замечание. Хей виновато кивал головой, но все оставалось по-старому, Хей никак не мог преодолеть свою рассеянность. С годами генерал с этим смирился, привык к забывчивости слуги и только иногда, будто в отместку, призывал Хея в глубину сада и посылал его самого в дом за ненужной бумагой.