Томас Костейн - Высокие башни

Думаю, вам также известно, что в городе оставили одного сильно заболевшего матроса. Возможно, у него проказа, — закончила девушка, сверкнув серыми глазами. — Мсье Жан-Батист, госпиталь нам жизненно необходим, и нельзя далее откладывать его строительство и организацию.

Фелисите и раньше заговаривала с губернатором о небхо-димости номальной медицинской помощи больным, потому он даже не задумался над ответом.

— Дитя мое, вы, наверное, забыли, что нам важнее здоровые души, чем здоровые тела.

Девушка бросила на де Бьенвилля быстрый взгляд.

— Я ничего не забыла. У нас есть религия, добрые святые и справедливые священники, направляющие наши мысли и поведение. Но мы ничем не помогаем больным и раненым. На весь город один-единственный невежественный врач.

— Фелисите, — тотчас заметил губернатор, — вы должны понимать, что пока мы не построим церковь, госпиталя у нас не будет. Всем это давно известно, и многие нас поддерживают.

— Да, церковь нужна! — воскликнула девушка. — Никто из нас не будет счастлив до тех пор, пока не увидит ее шпиль на фоне синего неба и не почувствует, что здесь наша Франция, и Бог, и все святые. Да, вместе с нами здесь, на краю света! Но, мсье, такую церковь мы будем строить много лет, а люди по-прежнему будут умирать. Подобно бедняжке Генриэтте Катен, муж которой постоянно работал на реке и не смог ей помочь, когда она упала и повредила позвоночник. А ей так нужна была помощь и внимание! Мсье Жан-Батист! Неужели мы пока не обойдемся небольшой церковью и совсем маленьким госпиталем?!

Де Бьенвиллю почему-то вспомнилось то теплое июльское утро в Лонгее, когда на семейном совете было решено рискнуть и начать миссисипскую экспедицию.

— Мой брат Шарль как-то сказал, что французский город здесь вырастет только с помощью чуда. Дорогая Фелисите, настало время творить чудеса! Вытащим как фокусники из-под черного платка, где нет ровным счетом ничего, сразу и церковь, и госпиталь. Как вы считаете, — он коснулся ее руки, и тут же одернул свою, — мы на это способны?

— Конечно! — Фелисите протянула к нему руки. — Сам факт существования Нового Орлеана уже является чудом. Вы создали город на пустом месте, мсье Жан-Батист! Для такого мага, как вы, построить церковь и госпиталь будет ничуть не сложнее.

Губернатор не выпускал ее рук, а она ему улыбалась. Вот сейчас самый подходящий момент объясниться… Но он не воспользовался ситуацией, а еще сильнее утвердился в мыс-ле, что важнее всего для счастья любимой.

И тут Фелисите спросила:

— Вы видели мадам Жуве? Поговорив с ней, я поняла, что она настроена весьма решительно.

Губернатор ответил не сразу.

— Да, она и впрямь была очень решительно настроена. Потребовала, чтобы я прежде всего позаботился о собственном счастье, сказала, что тогда передо мной откроется новый чудесный мир.

— Я не сомневаюсь, вы его откроете, — подхватила девушка.

Он помолчал и, грустно покачав головй, отвернулся.

— Нет, думаю, ничего подобного со мной не случится.

От радостного известия, что вскоре по реке прибудут первые лодки с пассажирами, Фелисите ринулась к себе в комнату принимать ванну. Впрочем, это громко сказано — «принимать ванну». В Новом Орлеане ванн еще не было. На пол обычно стелили большое полотенце и терли тело влажными губками. Так Фелисите и сделала. Затем налила в таз отвароч-ного цвета. Кожа после ополаскивания стала гладкой и свежей, девушка почувствовала прилив энергии.

Накинув на плечи шелковую шаль, она уселась перед зеркалом, зачерпнула из серебряной мисочки мазь и принялась священнодействовать над лицом. Девушка торопилась — у нее осталось совсем мало времени. В голове то и дело звучало: «Он скоро приедет! Приедет! Приедет!»

Едва Фелисите закончила накладывать румяна, как в дверь постучали, и в комнате появилась мадам Жуве.

— Глаза горят, и ты почти меня не замечаешь! В таком состоянии нетрудно совершить ужаснейшую ошибку! Я хочу поговорить с тобой, как это сделала бы твоя мать в подобном случае.

— В молодости я так же вот ошиблась, — продолжала мадам Жуве. — Я была молода и очень красива. Если не веришь, поинтересуйся у его превосходительства. Он меня прекрасно знал, когда я… жила в Париже. Мне представился шанс завести дом, иметь хорошего мужа и быть обеспеченной. Но мне хотелось большего: веселой жизни, развлечений, богатства, восхищения, власти. И я получила все, о чем мечтала. Могу сказать, дитя мое, было время, когда я пользовалась невероятным успехом. Я наслаждалась жизнью и не сомневалась, что красота и есть власть, и что моя красота никогда не померкнет. Как я была глупа! Мне казалось, я каждое утро буду находить на платье белую нитку, и новые возлюбленные будут сменять надоевших, старых, но увы… Вскоре рассталась с красотой и потеряла… все.

— Мадам Жуве, больше всего на свете я мечтаю о муже и о собственном доме!

— Дорогая Фелисите, у тебя есть выбор, тебе стоит только руку протянуть! У тебя будет уважаемый и обожающий муж. У него — высокое положение, богатство и все, что только можно пожелать. Но ты, по-моему, решила выйти замуж за бедного молодого человека, которому никогда не подняться по социальной лестнице. Конечно, с моей ошибкой эту не сравнить, но… тем не менее, это ошибка. Громадная ошибка! Если бы твоя мать могла говорить с тобой, — бедняжка мадам Жуве с трудом сдерживалась, чтобы не нарушить данное обещание, и потому побагровела от волнения, — если бы она была здесь, тебе пришлось бы ее выслушать! И более того, возможно, ты согласилась бы с нею. Дитя мое, поверь, она пыталась бы убедить тебя теми же словами!

Фелисите немало удивилась волнению мадам Жуве. Она изучающе взглянула ей в лицо.

— Мне понятно, мадам Жуве, ваше искреннее волнение, и что вам не безразлична моя судьба, но должна признаться, что никакого решения принимать не буду. Я все решила уже тогда, впервые увидев Филиппа. Еще маленькой девочкой мне стало ясно, что я хочу прожить свою жизнь с ним. С тех пор мое решение не изменилось.

— Значит, тебе известно, что мсье де Бьенвилль в тебя влюблен? Что этот уважаемый человек хотел бы на тебе жениться?

— Он никогда не говорил мне об этом, но мне кажется, Жан-Батист… мне симпатизирует.

У мадам Жуве осталось в запасе еще немало аргументов, но она в волнении начала расхаживать по комнате, порой дотрагиваясь до какой-либо безделушки, словно бы наводя порядок. Кодга она стояла за спиной Фелисите, маска на секунду слетела с ее лица. Мать смотрела на дочь с такой любовью и сожалением, что было ясно — ей с трудом удается держать рот на замке. Она молча и с мольбой потянулась к Фелисите, потом беспомощно уронила руки и с отчаяньем шагнула к двери.