Роже Мож - Дикари

Гаруспик, думая, что консул хочет получить заверения об удачном завершении своей экспедиции на море, принес жертву и, роясь во внутренностях птицы своим священным золотым инструментом с украшенной бирюзой ручкой, с улыбкой объявил ему, что все пройдет хорошо. Консул, как и все те, кого назначали руководить военными операциями, не слишком доверял предсказаниям армейских гаруспиков, которые часто, из желания понравиться, обещали удачу. Так и этот, думая, что Мунатий Фауст вернется в Италию только несколько месяцев спустя, решил, что не особенно рискует, предсказывая благоприятное развитие событий. Консул понял, что только его желание поддержать Суллу и двух молодых офицеров подскажет ему окончательное решение.

Если второй гонец принесет ему известие о том, что галл смог проникнуть во дворец, то он немедленно бросит свои четыре центурии к Городу, войдет через Остийские ворота, откуда открывается прямая дорога на императорский дворец, и уж тут сметет все на своем пути. И если он умрет от рук преторианцев, предавших Тита, то имя Мунатия Фауста войдет в историю империи, а самого его будут ставить в пример молодежи, обучающейся в военных школах.

Кален Корбулон и Котий, выделив несколько людей Барбидию для охраны префектуры и ареста каждого, кто хотел войти на ее территорию, заняли две улицы, которые вели к кухням и прачечным императорского дворца. Казалось, что этот план подсказал Мунатий, на самом же деле Барбидий, ветеран, два года прослуживший в рядах преторианцев, прекрасно знал о беспорядке, царившем на служебном входе в императорский дворец.

Снование повозок, привозивших ночью лед, овощи и другие съестные припасы, например мясные туши, огромное количество входящих и выходящих рабов, девушки, приходившие развлекать преторианцев и императорских чиновников в специально приготовленных для таких случаев предприимчивыми посредниками комнатах, — все это беспорядочное движение делало служебный вход не защищенным в военном отношении. Да и сама императорская резиденция далеко не была крепостью.

Семь или восемь преторианцев, которые обычно охраняли этот вход, в подобной обстановке теряли всякую бдительность. Кален, как только оказался в Риме, направил туда двух шпионов, доложивших ему о количестве стражников на посту и в окрестностях. Когда пришло время действовать, Кален отправился на ближайшую к этому входу улицу Кастелла, по которой проезжало большое количество повозок, двигавшихся к рынку на улице Бибератика. Приехав туда, он приметил телегу, груженную льдом и накрытую толстой грубой тканью.

— Ave! — Человек, одетый в форму ночного стража, обратился к возчику, ведущему двух мулов. — На сколько у тебя там льда?

— У меня? — переспросил тот, обеспокоенный тем, что представитель полицейских сил заинтересовался его делами. — Сегодня там на добрых сто пятьдесят сестерциев...

Он врал, преуменьшая свое богатство, думая, что его собеседник собирался вытянуть из него взятку, которая обычно соответствовала ценности перевозимого груза. Но тут Кален сделал знак Котию, который стоял неподалеку, держа на плече сумку с необходимыми для проведения операции деньгами.

— Дай ему триста сестерциев, — сказал Кален.

Ветеран отсчитал монеты оторопевшему продавцу льда.

— Теперь, — сказал Корбулон, — ты постоишь пока здесь. Но скоро я скажу тебе, куда поедем. Согласен?

— В общем, да, — ответил он, — только те, кто ждут лед, разорутся со страшной силой.

— Пусть поорут, — сказал Кален. — Зато ты уже получил деньги. А им скажешь, что продал свой товар Титу Цезарю...

Тот рассмеялся, а Кален, увидев доверху нагруженную овощами телегу, повторил проделанную операцию. Он заплатил пятьсот сестерциев за груз, стоивший двести, только потому, что ему понравилась телега и то, как она была укрыта, но когда продавец, оказавшийся в выигрыше, стал расспрашивать его, почему он так поступил, то страж велел ему заткнуться и ждать дальнейших указаний.

Когда он таким образом заполучил пять повозок с разными грузами, он подогнал их, воспользовавшись услугами нескольких людей в обычной одежде, к главному служебному входу дворца, где два шпиона, вошедшие в доверие к преторианцам, оживленно разговаривали с охраной.

Повозки въехали на заставленный двор, и, когда чиновники хозяйственного управления стали расспрашивать возчиков о назначении привезенных грузов, Кален дал сигнал. Преторианцы были тут же окружены людьми с мечами в руках, которые повыскакивали из-за повозок, люди в формах стражей, проходившие по улице, бросились им на помощь, и ворота за ними тут же закрылись. Нападавшие во главе с Каленом заняли помещения кухонь и прачечных, перекрыв все выходы, чтобы никто не смог поднять во дворце тревогу.

Стабилий, подойдя к охранному посту, располагавшемуся около почетного входа, увидел приближающийся кортеж, состоявший из носилок сестры Цезаря и охранявших ее вооруженных людей: с каждой стороны носилок шли три преторианца, часть стражей открывала кортеж, а часть замыкала. Руководил отрядом ветеран Иможен, товарищ Котия по легионам, служивший Сулле с той ночи, когда сутенер Ихтиос закончил свои дни в бассейне с муренами, но легату Стабилию Капразию Феликсу об этом известно не было.

Итак, он отдал приказ открыть ворота, и носилки с сопровождавшей их охраной вошли во двор, где возвышалось нечто вроде террасы, засаженной деревьями. Кстати, когда-то Нерон приказал поставить на ней кресты, чтобы сжечь нескольких христиан накануне известного пожара Рима, который ему же самому и приписывают, хотя историки так и не могут добыть тому доказательств.

Сулла вышел из носилок, остановившихся у подножия этих висящих садов. Стабйлий внимательно разглядывал крепкого парня, которого привезла с собой сестра Цезаря, чтобы в комфорте завершить ночь в компании с ним. Легат поздравил себя с этим обстоятельством. Тем лучше — значит, она не пойдет в покои царствующего брата.

Домитилла отодвинула занавеску, скрывавшую сидевших внутри от взглядов прохожих, и улыбнулась Стабилию:

— Ave, Стабйлий! Как твои дела? У меня все хорошо, и я рада тебя видеть...

Он заметил, что у нее было красноватое лицо и блестящие глаза. Несомненно, она уже где-то в городе выпила, в одном из тех домов, где проводила свои вечера. Ни для кого во дворце не было секретом то, что с таких праздников она привозила своему брату девушек.

— Сегодня у меня счастливый день, — сказала она. — Я хочу представить тебе моего жениха, Луция. Я решила выйти замуж, мой дорогой Стабйлий, и ты одним из первых узнаешь, что я нашла идеального супруга.

Сулла принял важный вид, когда Стабйлий, улыбнувшись, вежливо склонился перед ним.