Валерио Манфреди - Последний легион

— Спасибо, — сказал Аврелий. — Прошу тебя, помоги нам.

Дровосек кивнул и обратился к собаке:

— Давай, Аргус, вперед, мой мальчик, найди нам наших друзей. Его зовут Аргусом, — пояснил старик, поворачиваясь к Аврелию. — Как пса Юлия. Хорошее имя, правда?

— Точно, хорошее, — согласился Ватрен. — Будем надеяться, что сам пес также хорош, как его имя.

Пес уже принюхивался к чему-то, скрытому под сугробом, — и вдруг начал яростно разбрасывать снег всеми четырьмя лапами.

— Копайте там, где он показал, — распорядился Урсин.

Аврелий и Ватрен поспешно взялись за дело — и вытащили Амброзина, живого, хотя и почти насквозь промерзшего.

— Помогите скорее! — раздался чей-то голос справа, от края провала.

Аврелий бросился туда, стараясь не поскользнуться по дороге и не налететь на какой-нибудь острый камень. То, что он увидел, потрясло его: Оросий висел над пропастью, ухватившись за кривую сосну, склонившуюся над обрывом. Деметр на краю бездонной дыры цеплялся за рукоятку собственного кинжала, который он вонзил в лед, а Ливия держалась за пояс грека, причем вытянулась так, что ее ноги опирались на руки Оросия. Все это выглядело так, словно все трое лишь на мгновение задержались перед последним полетом вниз. Аврелий тоже мгновенно вбил в лед кинжал и, держась за него, протянул другую руку Деметру, чтобы поддержать его, пока тот не найдет для своего кинжала более надежную точку опоры. Понемногу, воодушевившись при виде подоспевшей подмоги, все трое выбрались на безопасное место.

— Батиат? — выдохнул Аврелий.

— В последний раз, когда я его видел, он катился вниз по склону, сцепившись сразу с двумя или тремя варварами, — сообщил Деметр. — Он должен быть где-то там.

— Если они его не убили, — заметил Аврелий.

— Если они его не убили, — согласился Деметр. — Но мне почему-то кажется, что им это не удалось.

Но тут они замерли, услышав громкий стон: какой-то солдат-варвар поднялся из снега прямо за спиной Ливии… однако девушка стремительно развернулась и, резко выбросив вперед ногу, сильным ударом послала варвара прямиком в пропасть.

— Где Ромул? — спросила она, оглядываясь по сторонам и не видя мальчика.

В этот момент до них донесся испуганный голос Амброзина:

— Сюда! Скорее, Бога ради, сюда!

И тут же в восточной части склона возникла громадная туша Батиата; эфиоп со всех ног помчался на зов старого наставника.

— Что тут у тебя? — кричал он на ходу.

— Похоже, они нашли мальчика, — сказал Аврелий полным надежды голосом.

Они поспешили к тому месту, где слышно было подвывание пса, — и увидели, как Ватрен поднимает на руки безжизненно обвисшее тело мальчика. Обветренное лицо ветерана окаменело. Ливия прикоснулась к рукам Ромула — и из ее глаз хлынули слезы.

— О, нет! Боже, только не это!

Аврелий подошел ближе и вопросительно посмотрел на Ватрена.

— Он мертв, — сказал Ватрен. — Пульса нет, сердце не бьется.

Ошеломленные, воины переглянулись, не в силах поверить в происшедшее. Лишь Амброзин, похоже, не потерял самообладания, не поддался общей буре чувств.

— Нам надо найти какое-то убежище, быстрее! — сказал он, завладевая вниманием отряда. — Нельзя терять ни мгновения. Если ночь застанет нас тут, мы погибнем.

— За мной, скорее, — сказал Урсин. — Тут недалеко. Держитесь поближе друг к другу; здесь слишком легко заблудиться.

Он зашагал по склону, огибая холм с северной стороны, и через несколько минут привел отряд к большому скальному козырьку, торчавшему из склона горы.

Площадку под козырьком с трех сторон окружал забор из еловых стволов. Старый дровосек проскользнул внутрь ограды, остальные последовали за ним. В дальней части площадки имелся настил из тонких бревен и плотного слоя сухих листьев, а сам палисад был увешан изнутри дублеными козьими шкурами.

— Сюда приводят овец на окот, — пояснил старый дровосек. — Лучшего предложить не могу.

Ватрен положил тело мальчика на настил, а Ливия метнулась в сторону и прижалась лицом к стене, не в силах совладать с горем. Но Амброзин как будто ничего не видел и не слышал. В его памяти промелькнула давняя, почти забытая картина: маленький мальчик, умирающий в шатре посреди горного леса в Апеннинах… так много лет назад… и плачущая женщина, разрывающаяся от горя. Он никогда не предаст ее. Никогда. Амброзин погладил мальчика по голове и начал раздевать его.

— Что ты делаешь? — задохнулся Аврелий. Амброзин положил ладонь на грудь Ромула и прикрыл глаза.

— В нем еще теплится искра жизни, — спокойно ответил он. — Мы должны раздуть ее.

Аврелий недоверчиво покачал головой.

— Он мертв, разве ты не видишь? Он мертв, Амброзин!

— Он не может умереть, — уверенно возразил Амброзин. — Пророчество не может быть ошибочным.

Уже окончательно стемнело, и единственным ответом на слова старого наставника был яростный вой ветра, несшегося вдоль склона горы.

Амброзин раздел мальчика до пояса и уложил его поудобнее на сухую листву. Белую кожу видно было даже в полной тьме. Старик повернулся к Батиату.

— У тебя в теле тепла больше, чем у других, — сказал он, — потому что тебя питало солнце Африки. Обнажи грудь и прижми его к себе покрепче; пусть твое сердце бьется рядом с его сердцем, пока не разбудит его. А я попытаюсь зажечь огонь.

Батиат выполнил просьбу старика; он поднял безжизненного мальчика легко, словно тот ничего не весил, и прижал к себе. Ливия укрыла их обоих одеялами, чтобы ни капли драгоценного тепла не потерялось. Аврелий и Ватрен лишь молча качали головами, не веря в удачу и не понимая, почему старик не сдается.

Амброзин ощупью пробрался вдоль стены, шаря по земле, пока не нашел немного сухого мха, который и сложил в аккуратную кучку, добавив к ней сухих листьев. Потом он достал из своего мешка кремни и начал ударять ими друг о друга, демонстрируя немалый опыт и сноровку. Крупные искры посыпались на мох и листья, и вот уже в их глубине вспыхнула красная точка, поначалу едва различимая. Амброзин встал на колени и принялся дуть на мох. Остальные скептически наблюдали за стариком, не в силах поверить в успех его затеи, — но Амброзин продолжал дуть с такой силой, как будто надеялся именно этим вдохнуть жизнь в своего мальчика. И вдруг небольшой язычок пламени взвился в темноту, — такой тонкий, что его трудно было рассмотреть; но вскоре он окреп, мох охватило огнем, становившимся все ярче. Амброзин все дул и дул, добавляя в крошечный костер новые пучки мха и тонкие веточки, и вот, наконец, в ночи возникли настоящий огонь и свет.

Понемногу костер разогнал тьму случайного прибежища, осветив тела, сгрудившиеся в тесном пространстве, открыв взглядам и напряженное лицо Амброзина, и широко раскрытые глаза черного гиганта.