Фредерик Марриет - Приключения Джейкоба Фейтфула

— На что же вы живете?

— На то же, что дает средства другим джентльменам.

— Вы, кажется, упомянули, что лорд Скроп ваш близкий друг?

— Да, сэр, очень близкий; я провел три месяца в Скроп-Кестле с лордом Скропом и его супругой. Леди Скроп очень полюбила мадам Тальябю.

— Прекрасно, мосье Тальябю; мы теперь должны заняться другим делом и подождать, пока не привезут штраф, присужденный с мистера Тернбулла. Присядьте.

Около получаса разбиралось другое дело, но раньше, чем выслушать новых тяжущихся, судья, знавший, что лорд Скроп в городе, послал к его милости лорду записку. Скоро принесли ответ. Судья прочитал его, улыбнулся, продолжал заниматься делом, а по окончании разбора сказал:

— Ну, мосье Тальябю, вы сказали, что близки с лордом Скропом?

— Да, сэр, очень близок.

— Я имею честь знать лорда Скропа, и так как он в городе, написал ему записку и получил ответ, который прочитаю вам.

Тальябю побледнел. Судья прочел:

«Дорогой сэр, малый, носящий имя, о котором вы упоминаете, приехал со мной из России в качестве моего лакея. Я рассчитал его за бесчестность. После этого горничная леди Скроп вышла за него замуж и тоже отошла от места. Я узнал, что их проделки дошли до невероятной степени, и если бы мы знали, где можно захватить эту парочку, я, конечно, отправил бы ее к вам. Теперь это позабыто, но худшего мошенника не существовало на свете.

Ваш Скроп».

— Сэр, что вы скажете? — сурово спросил судья. Тальябю упал на колени, прося прощения у судьи, у лорда Скропа и Тернбулла, которому он предложил взять обратно чек на двести фунтов. Судья, видя, что капитан не берет денег, сказал ему:

— Возьмите, мистер Тернбулл, он отдает их, и это доказывает, как бесчестно он нажил эти деньги; достаточно, что вы потеряли шестьсот фунтов.

Тернбулл взял чек и разорвал его; Тальябю вместе с женой был впоследствии отправлен по ту сторону пролива, где он мог играть в экарте с кем угодно.

— А теперь ты видишь, Джейкоб, какая произошла революция: не очень приятная, но тем не менее необходимая. С тех пор я уплатил по всем счетам, так как слух о моем разорении заставил поставщиков прислать мне их. Я вижу, что за последние пять месяцев моя жена истратила весь наш годовой доход. Пора было становиться.

— Я согласен с вами, сэр, но что говорит миссис Тернбулл? Стала ли она благоразумнее?

— Да, хотя не совсем сознается в этом. Я сказал ей, что она теперь должна довольствоваться моим обществом, обходиться без кареты; значит, так и будет. Ее знакомые не ответили на ее приглашения, но больше всего на нее подействовала история с Тальябю. По моей просьбе судья отдал мне записку лорда Скропа, и я дал жене прочитать ее, а также и донесение полиции, Я думаю, что она попросит меня продать виллу и пере», ехать в другое место, но пока мы мало говорим друг с другом.

— Мне грустно за нее, сэр, я считаю ее такой доброй, хорошей женщиной.

— Это похоже на тебя, Джейкоб, и она действительно такая. И теперь ее стоит пожалеть, она знает, что одна во всем виновата. Все ее мечты о величии полопались как мыльные пузыри, и она чувствует, что попала в худшее положение, чем в ту минуту, когда ей пришло в голову прекратить все прежние знакомства и постараться войти в общество, которое смеялось над ней. Проклятые деньги создали ее несчастье… и мое тоже.

— Ну, сэр, — сказал я, — вряд ли деньги сделают меня несчастным.

— Может быть, тебя и не сделают. Во всяком случае, завтра ты заработаешь кое-что. Я не могу пригласить тебя обедать, так как этим я доказал бы недостаток привязанности к моей жене, но не приедешь ли ты завтра с яликом? Я отправлюсь покататься.

Сговорившись относительно времени нашей встречи, я простился. На длинной большой улице я встретил м-с и м-ра Томкинс, смотрителя брендфордской пристани.

— Я хотел зайти к вам, сэр, — сказал я ему.

— Хорошо, Джейкоб, помните: мы обедаем в половине четвертого. Обед — телячье филе и свиная грудинка, не опоздайте!

Я обещал прийти вовремя, а сам побежал к школе.

Дверь в комнату Домине была не заперта, и я вошел незамеченным. Никогда не забуду той картины, которую увидел. По одной стороне единственного окна стоял старый шкафчик с библиотекой Домине, не позолоченными, но, напротив, сильно потрепанными томами; с другой — большой ларец, на нем лежала розга. Посередине комнаты помещался стол; за ним, спиной к окну, сидел Добс в черном, но порыжевшем от времени халате. Он внимательно читал книгу. На столе также лежала большая библия, в которую он часто заглядывал. На полу валялась его трубка, разбитая на две части. Справа белел лист бумаги, на котором он, очевидно, делал заметки. Я подошел и заглянул через плечо Домине. Книга, которую он так внимательно читал, была «Лекарство от любви» Овидия.

Не замечая меня, Домине прочел последние страницы, еще не прочитанные им, закрыл том, снял очки со своего большого носа и откинулся на спинку стула.

— Странно, — вслух произнес он, — некоторые его советы хороши, но я не нахожу в них лекарства для себя. Избегать праздности, да, это разумно, но я никогда не был празден, и моя любовь не плод безделья. Избегать ее присутствия. Это я должен делать; однако она не выходит у меня из ума. Разве даже в эту минуту она не стоит передо мной во всей своей прелести? Думать о ее недостатках и преувеличивать их. Нет, это будет несправедливо, не по-христиански. Лучше буду исправлять себя. Боюсь, что Овидий писал все это для молодых людей. Ах, я опять разбил трубку… четвертая на одной неделе. Что подумает матрона? Она сочтет меня сумасшедшим и не будет далека от истины.

И Домине закрыл лицо руками.

Я воспользовался этим, отошел к двери, щелкнул засовом. Домине очнулся от шума и протянул мне руку.

— Здравствуй, мой сын; твой старый наставник приветствует тебя. Садись, Джейкоб, я думал о тебе и твоих.

— О старом Степлтоне и его дочери? Да?

— Да, вы все были в моих мыслях, когда ты вошел в комнату. Они здоровы?

— Да, сэр, — ответил я. — Но я мало вижусь с ними. Старик все курит, а молодая девушка… Ну, чем меньше видеть ее, тем лучше.

— Это для меня новость, Джейкоб: ведь она очень мила.

Я знал характер Домине и понимал, что лучше всего его можно было излечить, заставив предполагать, что Мэри легкомысленна. Во всяком случае я решил унизить ее в его глазах, впрочем, не говоря о ней неправды, и заметил:

— Да, она мила, слишком мила со всеми; я не люблю таких девушек.

— Что ты, Джейкоб! Неужели она легкомысленна? Я улыбнулся в ответ.