Фредерик Марриет - Приключение Питера Симпла

— Надеюсь, вы не откажетесь отправиться сегодня ночью! Это доставит вам еще десять луидоров.

— Постараюсь заслужить их, — отвечал Эсташ. — Чем скорее мы отправимся, тем лучше; я не могу долго скрывать вас здесь. Эта молодая бабенка, полагаю, ваш товарищ, о котором мне говорила жена. Он рано начал трудовую жизнь. Садитесь-ка и поговорим; до вечера нам нечего делать.

О'Брайен рассказал ему всю историю нашего побега. Когда речь зашла о заблуждении, в котором находилась его жена касательно услуги, будто оказанной нами ее семейству, он расхохотался до упаду.

— Прежде я неохотно соглашался помогать вам, но теперь я готов именно потому, что это даст мне повод посмеяться над женой, когда возвращусь. . Всякий раз, как она будет требовать моей помощи по просьбе своих родственников, я буду напоминать ей этот анекдот; но, впрочем, она хорошая жена, только уж слишком любит своих сестер.

Вечером он одел нас в матросские куртки и шаровары, приказал бодро следовать за собой и повел мимо часовых, которые знали его очень хорошо.

— Что, опять в море? — спросил один из них. — Видно, с женой поссорился.

Солдаты расхохотались, и мы прошли. На берегу вскочили в маленький ботик Эсташа, причалили к его кораблику и через несколько минут снялись с якоря.

С помощью сильного течения и благоприятного ветра мы скоро вышли из устья Шельды и к утру завидели катер. Мы понеслись к нему, стали ему под ветер, и О'Брайен закричал, чтоб спустили шлюпку. Эсташ, получив от меня вексель на остальные деньги, пожелал нам успеха. Мы пожали друг другу руки и через несколько минут снова увидели себя под покровительством британского флота.

Едва мы поднялись на палубу катера, как командовавший лейтенант с важным видом осведомился, кто мы такие. О'Брайен отвечал, что мы англичане, бежавшие из плена.

— А, мичманы, я полагаю, — обронил лейтенант, — я слышал, какие-то мичманы пытались спастись.

— Мое имя, сэр, — отвечал О'Брайен, — лейтенант О'Брайен, и если вы пошлете за газетами, то я буду иметь честь указать вам, где можно найти тому свидетельство. Этот молодой джентльмен — мистер Питер Симпл, мичман и внук его сиятельства лорда виконта Привиледжа.

Лейтенант, маленький, курносый человечек, с угристым лицом, тотчас же изменился в обращении с нами и попросил войти в каюту, где предложил нам английского сыру и портеру, которые показались нам необыкновенным лакомством

— Скажите, пожалуйста, — сказал он, — не видали ли вы одного из моих офицеров, попавшегося в плен, когда меня посылали с депешами к флоту Средиземного моря?

— Позвольте сначала узнать название вашего кораблика? — сказал О'Брайен.

— «Снаппер», — отвечал лейтенант.

— А, мы с ним встретились. Он послан в Верден, но мы имели честь пользоваться его обществом дорогою до Мехелена. Такой замечательный, чисто одетый молодой человек, не правда ли?

— Я, право, ничего не могу сказать насчет его внешности, в этом я не судья. Что до одежды, то ему бы следовало одеваться получше, хоть этого с ним никогда не случалось на борту моего корабля. Его отец — мой портной, и я принял его в мичманы, чтоб уладить кое-какие счеты.

— Я так и думал, — отвечал О'Брайен.

Он не распространялся больше насчет этого предмета, чему я был очень рад, так как лейтенанту неприятно было бы услышать то, что произошло между нами.

— ¦ Когда предполагаете вы вернуться домой? — спросил О'Брайен. — Нам не терпится вступить поскорее на берег доброй Старой Англии. Лейтенант отвечал, что его плавание почти закончилось и что он считает наше прибытие достаточной причиной для немедленного возвращения в Англию, вследствие чего и возьмет туда курс, лишь только экипаже пообедает. Мы очень обрадовались, услышав о таком намерении, а еще более, когда через полчаса оно осуществилось.

Через три дня мы бросили якорь у Спитхеда, вышли на берег и направились с лейтенантом вместе к адмиралу. С каким восторгом я вступил на набережную Саллипорта и с какой поспешностью бросился на почту, чтоб отправить матери длинное письмо. За неимением порядочного платья мы не представились адмиралу, а доложились только в его канцелярии; но в Мередите мы поспешили позвать портного, который обещал к следующему утру вполне обмундировать нас. Заказав йотом новые шляпы и все, что нужно, мы отправились в гостиницу «Фонтан». О'Брайен не хотел останавливаться в гостинице «Голубые Столбы» под предлогом, что это пристанище одних мичманов. На следующее утро в одиннадцать часов мы уже могли представиться адмиралу. Он принял нас очень ласково и пригласил к себе обедать. Не имея намерения отправляться домой до получения ответа от матери, я, конечно, принял предложение.

За обедом было множество морских офицеров и дам, которые все очень забавлялись, слушая О'Брайена.

Когда дамы вышли из-за стола, жена адмирала пригласила меня к себе; мы пришли в гостиную, дамы окружили меня, и я вынужден был рассказывать им о своих похождениях, которые очень заинтересовали их. На следующее утро я получил от матери очень нежное письмо. Она приглашала меня приехать как можно скорее и привезти с собой моего защитника О'Брайена. Я показал его О'Брайену и спросил, желает ли он ехать со мною.

— Питер, мальчик мой, — сказал он, — у меня здесь есть небольшое дельце, а именно, мне нужно получить запоздавшее жалованье и кой-какие причитающиеся мне призовые деньги. Устроив это дело, я отправлюсь сначала засвидетельствовать свое почтение старшему лорду адмиралтейства, а потом, надеюсь, приеду познакомиться с вашими родными. К собственным своим родным я не поеду, пока не увижу, как идут дела и могу ли я ехать к ним с лишними деньжонками в кармане. Напиши свой адрес и будь уверен, я приеду хотя бы для того, чтобы рассчитаться с тобой; я таки у тебя порядочно в долгу.

Получив деньги и вексель, присланный мне отцом, я в ту же ночь отправился дилижансом и вечером следующего дня благополучно прибыл домой. Предоставляю читателю вообразить себе происшедшую при этом сцену: мать всегда любила меня, а в глазах отца меня возвысили обстоятельства; я был теперь его единственным сыном, и виды его на меня совершенно изменились. Неделю спустя к нам приехал О'Брайен, закончивший свои дела. Первым его делом было рассчитаться с моим отцом за свою долю издержек; он непременно хотел заплатить половину пятидесяти наполеондоров, данных мне Селестой, которые вместе с благодарственными письмами от моего отца на имя полковника О'Брайена и от меня на имя маленькой Селесты, еще до прибытия О'Брайена, были отосланы одному банкиру в Париж. Пробыв у нас около недели, О'Брайен объявил мне, что он имеет сто шестьдесят фунтов стерлингов в кармане и собирался повидаться со своими родными, будучи при таких обстоятельствах уверен в радушном приеме даже со стороны самых строптивых из них.