Амеде Ашар - Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему

Настало время, когда граф Анри Годфруа должен был предстать перед г-ном де Шарней и м-ль де Сувини. Тот час манера поведения и тон его переменились.

Неутомимый насмешинк, г-н де Паппенхейм превратился вдруг в великосветского дворянина. Он был галантен без притворства и все время пытался продемонстрировать, насколько плодотворно он путешествовал: по-итальянски, по-испански он говорил не хуже, чем по-немецки и по-французски. Он был знаком почти со всеми монархами Европы и бывал с ними накоротке. М-ль де Сувини, казалось, слушала его с интересом. Эти рассказы о дальних странствиях граф Анри Годфруа ловко пересыпал анекдотами. И, суда по его словам, не было в современной истории почти ни одного значительного события, забавных подробностей которого он бы не знал, и не существовало, кажется, ни одного солидного уважаемого человека, полководца или министра, бок о бок с которым бы он не сиживал. Кроме того, из рассказанного стало ясно, что граф видел многие военные сражения, сам был их участником и что немало почерпнул из всего этого для себя.

«Я погиб! — подумал Арман-Луи. — Что я в сравнении с этим человеком?!»

Еще никого и ни разу в своей жизни он не ненавидел, даже своего друга Рено, хотя тот был католиком. Но к графу Паппенхейму он почувствовал ненависть.

Немецкий дворянин, оставшийся на день в Гранд-Фортель, остался за тем и на второй, и на третий. Каждое утро он появлялся, как дневное светило, одетый всякий раз в новые одежды из превосходных тканей, бархата, парчи, шитой золотом и серебром, сатина. Все это было к тому же отделано волнами дорогостоящего гипюра и кружев, таких тонких и такой редкой работы, что ничего подобного не видывали даже самые зажиточные дворяне провинции.

Арман-Луи все больше и больше питавший отвращение к графу Годфруа, однако, немало удивлялся тому, как чемоданы этого завзятого путешественника могли вмещать такие велико лепные вещи и в таком огромном количестве.

Каким жалким выглядел он в своем суконном поношенном камзоле и плаще из грубой ткани рядом с этим ослепительным вельможным господином, покрытым шитьем! Что больше всего расстраивало его и питало живую неприязнь — так это то, что, будучи всегда при великолепном оружии, шпорах, сверкающей портупее, граф выглядел как настоящий воин и всем своим видом не давал никому ни единого повода подумать, что он всего лишь красивый молодой человек, щеголь, каких можно видеть на королевских приемах.

«Женщины выбирают мужчин глазами» — то ли от кого-то слышал, то ли читал в рыцарских романах г-н де ла Герш, — он вспомнил эту полушутку-полумудрость, и от этого его мучения удвоились.

Однажды утром они объяснились на шпагах. Это произошло в оружейной галерее, где в дождливую погоду любил прогуливаться старый сеньор де Шарней, подобно тому как солдат, состарившийся на военной службе, любит побывать в кругу боевых друзей юных лет.

— Вы собираетесь когда-нибудь позабавиться этими игрушками? — спросил граф Годфруа, глядя на Армана-Луи.

Вместо ответа юный ла Герш бросился к рапире, помещенной в коллекции на стене, схватил её и выкрикнул, став в боевую готовность:

— Вот смотрите, вы можете убедиться, как я пользуюсь этими игрушками, — сказал он

Г-н Паппенхейм выхватил из оружейной коллекции рапиру того же размера и, согнув лезвие, пощупал затупленные острие и лезвие.

— Дуэль на куртузных шпагах? — спросил он. — Я согласен.

— Другие, острые, как иглы, и наточенные, как охотничьи ножи, там, дальше. Не стесняйтесь, если хотите, воспользуемся ими!

Г-н де Шарней все это время был неподалеку, и только когда он подошел, Арман-Луи вспомнил о нем.

— Ах, господин де ла Герш, — сказал он, — мне показа лось, что вы спровоцировали нашего гостя?

— Не пугайтесь, господин граф! — ответил немецкий дворянин. — Я вовсе не хочу, чтобы первая дуэль господина де ла Герш стала последней!

Уже через секунду они скрестили шпаги. Несмотря на бахвальство, г-н де Паппенхейм с первого выпада понял, что имеет дело вовсе не с посредственным противником. Дважды тот едва не поразил его. Немецкий граф насупил брови, и на бледном лбу его проступили два красных скрещенных меча. Он собрался с силами и, употребив максимум изворотливости, вел бой осторожно, как вдруг его рапира со всего маху ударила Арма на-Луи по руке.

Выскользнув из руки г-на де ла Герш, шпага покатилась по паркету.

— Извините меня, — сказал г-н де Паппенхейм, — боюсь, я вас утомил.

Побежденный, к тому же на глазах Адриен, Арман-Луи готов был провалиться сквозь землю. Он уже вновь протянул руку к стене, чтобы схватить другое оружие, но г-н де Шарней жестом остановил его:

— Довольно! — сказал он.

Взгляды графа Годфруа и Армана-Луи встретились: один надменный, другой — полный желания отомстить. Но граф Паппеншхейм уже наклонился и, подняв шпагу соперника, не сумевшего удержать её, протянул ему грациозным движением.

— Вы усвоили то, чему учат в школах, — сказал граф, но вам не хватает знаний, которые можно получить только на полях сражений.

— Господин граф де ла Герш, его отец, отлично владел шпагой, и Арман-Луи научится, уверяю вас, — гордо сказал г-н де Шарней.

— Желаю ему этого и надеюсь на то, — ответил немецкий граф, смерив взглядом кузена м-ль де Сувини.

Подавленный, Арман-Луи медленно удалился из галереи. Он задыхался от бешеного стука сердца. Когда он вышел из замка, из его глаз выкатились две слезы.

— Как он смотрел на нее, как улыбался! Наступит день, когда я рассчитаюсь с ним, — тихо проговорил он.

Легкие шаги, скрипнувшие по песку подъездной дороги, заставили его вздрогнуть.

Перед ним стояла Адриен.

— Не надо так расстраиваться! Я ненавижу его так же сильно, как ты! — сказала она.

Впервые м-ль де Сувини говорила с Арманом-Луи на ты. Побежденный оттаял наконец душой: он взял маленькие руки Адриен в свои и прижал к губам:

— Нет, я больше не буду плакать, — воскликнул он. Ты любишь меня — и я буду достоин тебя!

Сердце Армана-Луи было настолько истерзано, что оставаться спокойно на одном месте он не мог. Зная, что Рено ушел на охоту вместе с Каркефу, он решил присоединиться к ним в вересковых зарослях.

— Эй, гугенот! Ты пришел исповедаться? — язвительно крикнул Рено, ещё издали увидев Армана-Луи.

— Почти, — ответил Арман-Луи.

— Начинай, я слушаю! — сказал Каркефу, всегда позволяющий себе вольности, и бесцеремонно растянулся на траве.

Ничего из того, что произошло за эти несколько дней в замке Гранд-Фортель, г-н де ла Герш не утаил от своего друга. Рено цвел от удовольствия. — Говоришь, что иностранец, которому вы оказываете гостеприимство, слишком наглый? спросил Рено.

— Наглый, как наемник.