Джон Боуман - Остров Демонов

Туман редел и рассеивался в первых лучах солнца. Людям было страшно потому, что вы не знали, что вам откроется за туманом. Солнце встало, похожее на раскаленный металлический шар, лижущий воду языками пламени, которые становились все жарче и жарче. Море проглатывало огонь, и туман исчезал, как солома в костре, открывая вашему взору розовый остров на фоне пылающего неба. Это был неземной остров, длинный, низкий и без растительности. Разве деревья могут расти в аду?

Огромные чудища с телами быков, бивнями слонов, хвостами рыб и человеческими головами тупо смотрели в ожидании. Вдоль мрачного побережья рыскали черные уродцы, слуги дьявола, и вызывающе рычали. Странные существа — полуптицы, полулюди — вышагивали взад и вперед, словно солдаты или судьи в длинных черных мантиях и розовых камзолах.

Неожиданно один из моряков закричал:

— Остров Демонов! Это тот остров, о котором мне рассказывал матрос, плававший с де Лери, но я не верил ему!

Страх снова сковал несчастных. Колонисты стали на колени и молили Бога и святую Богородицу о чуде… о чуде, которое бы унесло вас подальше от этого проклятого острова!

Это произошло… сначала это было ужасно, как врата ада, представшие перед общим взором. Корабль продолжал раскачиваться на волнах, и с каждой новой волной сердце в груди замирало, потому что с каждой волной люди приближались к берегу.

Многие, стиснув виски ладонями, рыдали… и продолжали молиться всем святым.

В полной тьме, перед самым восходом солнца, после того, как качка немного успокоилась, Пьер отправился выполнять свои обязанности — проверять, нет ли течи, и по ходу дела утихомиривать сходящих с ума пассажиров и членов экипажа — ожидая, пока не представится возможность пойти к Маргерит.

Бомон был старшим на верхней палубе и поэтому первым оказался на желанном трапе. Он нашел женщин потрясенными, но не паниковавшими.

— Что это за земля? — спросила Бастин.

— Еще слишком темно, чтобы точно сказать, мадам. Вероятно, затопленный остров или риф. На нем нет камней, иначе бы мы уже пробили днище. Отмель гладкая…

Дверь неожиданно распахнулась.

— Маргерит, ты… — Пьер замолчал, заметив в каюте Бомона. Два офицера смотрели друг на друга: Бомон враждебно, а Пьер смущенно, проклиная себя за неосторожность.

— Со мной все в порядке, монсеньер де Сен-Жан, — сказала Маргерит. — Монсеньер де Бомон был так добр…

— Извините, мадемуазель, — запинаясь, ответил Пьер. — Я так переполошился…

— Ваше место внизу, вы должны наблюдать за пассажирами и грузом, — довольно грубо сказал Бомон.

Пьер пробормотал извинения и ушел. Бомон с подозрением смотрел ему вслед. Во время плавания не было ничего такого, что показывало бы…

— Я тоже должен спуститься вниз, — коротко сказал он.

— Он случайно, — вмешалась Бастин. — Он говорил, как во сне.

«Наверное, это так», — говорил себе Бомон, спускаясь по трапу. Каждый мужчина на этом корабле видел во сне мадемуазель.

— Маргерит! — громко произнес он.

Это было прекрасное имя.

Матросы прыгали с борта в испаряющийся туман. Вода была ледяной. Они чувствовали землю под ногами и ныряли, чтобы осмотреть обшивку судна. Отмель была песчаная, и не было заметно никаких повреждений.

После короткого дневного отдыха молодые офицеры занялись пассажирами и укладыванием груза для выравнивания судна. Они мало говорили об острове, оставив эту тему суеверным колонистам и невежественным морякам, но были такими же хмурыми и безмолвными, как все. Они не думали об аде и чудовищных слугах Сатаны, но все же… что за скоты населяли эти берега?

Настроение всем поднял рулевой, мэтр Альфонс, спустившийся с верхней палубы.

— О-ля-ля, его вице-величеству хуже всех! Только подумайте, он никогда не слышал о песчаных берегах, моржах и даже о таком восходе солнца!

К его удивлению, никто не присоединился к насмешкам над доверчивым вице-королем, хотя напряжение вокруг немного спало. Каждый офицер нашел в себе силы подойти к борту и осмотреть остров и его обитателей.

При дневном свете остров оказался длинной косой. На нем не было деревьев, но все же росла трава, похожая на зеленые волосы. Теперь можно было легко различить моржей, которых Картье убивал и ел, и чьи бивни ценились так же высоко, как и слоновая кость. Но кто мог представить себе, что они могли так выглядеть? Ревущими существами оказались тюлени, а человекоподобными — птицы, вовсе не выглядевшие устрашающе. И все же взгляд на эту землю вовсе не радовал их сердца, и они благодарили бога, что находятся на плаву.

Только когда Бомон занялся подъемом якоря, Пьер снова отважился пробраться к Маргерит. Она тут же открыла дверь на его стук. Он быстро вошел, и двое обнялись.

— Ах! — воскликнула Бастин, решив, что они слушают ее. — Хорошенькую сцену вы устроили. Ворвались, как сумасшедший, звали Маргерит!

— Я был взволнован, Бастин…

— Взволнованы? Вы чуть не погубили нас. Если бы это был кто-то другой…

— Он влюбился в тебя, — возмущенно заметил Пьер, обращаясь к Маргерит.

— А вы думали, что вы единственный? В отличие от вас…

— Успокойся, маменька, — нервно приказала Маргерит. — Или ты думаешь, что мы будем терпеть до скончания века? Мы сможем выбраться из этой истории, только если будем жить в мире.

— Все уже почти закончилось, моя дорогая. Канада уже близко. Там мы сможем обратиться к Картье. И даже если он не поможет нам…

Этим утром мессир де Роберваль придавал большое значение своей одежде: он должен был в величии предстать перед испуганной толпой. Он уже забыл, как корчился на полу своей каюты, молясь, хоть и боясь молиться, стараясь отвести от себя проклятие племянницы. Он уже забыл, как его шлюха Лизетт и мэтр Альфонс держали его, чтобы он убедился, что ночные страхи превратились в песчаную косу, а дьявол — в глупых моржей. В своем отороченном мехом розовом бархатном камзоле он пересек палубу. Позолоченный эфес его шпаги ярко сиял под лучами солнца. Он спустился по трапу. Нужно было посмотреть, как чувствует себя племянница.

Дверь каюты была приоткрыта, и он услышал мужской голос:

— Мы сможем обратиться с просьбой к Картье. И даже если он не поможет нам…

Потом раздался голос его племянницы:

— Турнон не будет жесток. Он добрый человек, не такой бессердечный, как мой дядя…

Роберваль распахнул дверь.

Он стоял, замерев так же, как и они, рассматривая сверкающими глазами потрясенные лица влюбленных и испуганное лицо няни. Потом он взглянул в бескровное лицо своей племянницы. Ее ужас лишь подстегнул его ярость.

— Будет ли Турнон так же добр, когда узнает об этом? Шлюха! Потаскуха! Я накажу тебя, племянница.