Георг Борн - Дон Карлос. Том 2

Он уже давно скрылся из виду, когда прегонеро наконец сообразил, что нотариус, в сущности, в весьма вежливых выражениях назвал его обманщиком. Ромеро хотел бежать за нотариусом, но одумался и понял, что непременно должен уплатить сеньоре Белите назначенные ей две тысячи.

Во всяком случае, ему хотелось покончить с этим делом, поэтому он отправился в тот же вечер на указанную улицу и нашел низенький домик слесаря.

Уже смеркалось. Прегонеро ощупью пробрался в ворота, а оттуда во двор. Не зная, однако, где живет Белита, он постучал в первую попавшуюся дверь.

Дверь открылась, и появился мастер Фигуарес.

— Здесь живет сеньора Белита Рюйо? — спросил прегонеро.

Старик внимательно посмотрел на высокого, широкоплечего, не внушающего доверия человека.

— Вам вероятно, нужна прелестная цветочница, которая живет здесь во дворе, — наконец, сказал он. — Я не знаю, дома ли она. Вчера вечером у нее не было света, и сегодня я не видел ее, должно быть, она не выходила. Не знаю, что с ней случилось. Пойдемте, однако, посмотрим, там ли она.

Мастер Фигуарес принес фонарь и через двор направился с прегонеро к дверям Белиты Рюйо. Мастер постучал два раза, но никто не ответил.

— Уж не случилось ли с ней несчастья? — проговорил Фигуарес. — В это время она обычно бывает дома.

— Значит, мне придется сегодня уйти ни с чем, это неприятно, — заворчал прегонеро.

— Где же она могла остаться?! Мне уже вчера вечером показалось, что она не возвращалась домой.

— Должно быть, не сидится? — заметил прегонеро.

— Что вы, что вы! Сеньора такая прилежная и порядочная, что, право, я от души полюбил ее. Приятно видеть, как v нее чисто и мило, несмотря на то, что она очень бедна. Что только могло с нею случиться!.. — добавил он, нажав на ручку двери, которая тут же открылась. — Что это?! — изумился слесарь. — У нее дверь всегда заперта на замок.

— Войдемте, — предложил прегонеро и первым ступил за порог.

Мастер и сеньор Ромеро подошли к кровати: она была не разобрана, и в комнате все было в порядке, только цветы уныло повесили головки, ясно показывая, что их давно не поливали.

— Посмотрите, на столе записка! — вдруг воскликнул прегонеро, подзывая мастера.

Тот подошел к столу и взял бумагу.

«Дорогой мастер Фигуарес, — прочел он вслух, — под этой запиской вы найдете деньги за квартиру; я выезжаю. Не сердитесь за это… я не могу сделать иначе…».

Старик смотрел то на записку, то на деньги на столе, то на прочие веши в комнате.

— Она выезжает, а вещи?.. — спросил он с удивлением. — Как же это понять?

— Кто знает, что это значит! Может быть, она замуж вышла и эти вещи ей больше не нужны, — сказал прегонеро, — а может быть, она нашла богатого человека, и это бывает!.. А вам не захотела сказать об этом.

Но Фигуарес задумчиво покачал головой, казалось, что слова эти не утешили его.

— Нет, здесь что-то другое, — серьезно сказал он, — тут должна быть другая причина. Мне все кажется, уж не наложила ли сеньорита на себя руки! Я часто видел, как она поздно вечером сидела здесь за работой и вдруг начинала плакать, будто от какого-то скрытого горя. Да, у нее было какое-то горе, я всегда это говорил. Да благословит ее Господь!

— Так вы, значит, думаете, что она переехала туда, откуда больше не возвращаются?

— Я не утверждаю этого, я столько же об этом знаю, сколько и вы.

— Но вам кажется, что она что-то сделала с собой, не так ли?

— Я боюсь, что так, — отвечал мастер, выходя из комнаты вместе со своим посетителем. Фигуарес ничего не тронул в комнате и, выйдя, запер ее на замок. — У нее, должно быть, было горе, а с молодыми людьми, у которых нет никого из близких на свете, это часто случается.

Прегонеро поклонился слесарю и оставил его дом. «Ну, если она наложила на себя руки, так она ко мне же и попадет», — думалось ему, пока он шел по городу к своему отдаленному двору, где он теперь был начальником.

В башне монастыря Святой Марии сидели ночью за Черным столом три инквизитора. Никто не мог видеть их, и никто не мог слышать их тайного совещания.

В этой башне старого аббатства решалась судьба не только отдельных личностей, но иногда и всей Испании. Влияние этих трех людей и того ордена, к которому они принадлежали, было так велико и всеобъемлюще, что решительно никто не мог избежать его. Но все, что окружало их, все, что они предпринимали, было покрыто таинственным мраком; их влияния не было видно, его можно было лишь почувствовать, и то только тогда, когда уже было слишком поздно.

Инквизиторы вмешивались только в те дела, где они могли надеяться на какую-то выгоду, все остальное их не трогало. Зато там, где выгода была или где речь шла о наказании, невидимая сила их была ужасна. Все, что неожиданно является нам из мрака, кажется вдвое страшнее. Когда мы видим опасность, мы всегда можем отвести ее либо приготовиться к ней, когда же опасность неосязаема для нас, невидима и неотвратима, она для нас губительна.

Никто не замечал таинственных нитей, протянувшихся из аббатства Святой Марии по всей Испании, и тем не менее благодаря им собиралось целое войско, организованное лучше, чем правительственные войска, с его помощью можно было достичь всего.

Перед стариком Доминго лежали на столе какие-то бумаги, на которых он во время совещания делал пометки. Доминго, как известно, был человеком с каменным сердцем, он думал только о выгодах своего ордена. Высокомерие и властолюбие его не знало пределов.

Старательный, худощавый Бонифацио, первый кандидат на место главного инквизитора после смерти Доминго, был ему под стать. Лицо его было невозмутимо, и только глаза изредка вспыхивали, когда он сообщал что-то отцу Амброзио. Этот последний, с каждой неделей все более и более тучневший, спокойно сидел в кресле, сложив руки на животе.

— Поэтому, — говорил Бонифацио, — хорошо бы прекратить всякие отношения с графом Кортециллой. Падение его готовится хотя и медленно, но неотвратимо, и тайное общество, во главе которого он стоит, тоже разрушается. Доррегарай недавно отказался от него, чтобы избежать опасности, — продолжал Бонифацио, — судя по последним сообщениям из лагеря, Доррегарай порвал всякую связь с Кортециллой.

— Мне кажется, это тайное общество злоупотребило своей властью, — вмешался Амброзио, — правительство напало на его след потому только, что слишком явно обокрали маркиза де лас Исагас.

— Вот бумага из Толедо, — заговорил главный инквизитор, — в ней сказано, что тамошний суперьор арестован. Если он только заговорит, все тайное общество рухнет. Подозрение на этого суперьора очень сильное. У Доррегарая тоже есть опасный враг — Тристани, который многое о нем знает. Дон Карлос, конечно, нуждается в помощи Кортециллы, но он не может больше доверять ему, с тех пор как нарушил данное ему обещание.